Святослав Вышинский
Институт философии им. Г. Сковороды Национальной академии наук Украины
Идея пространства
Характер украино-российского конфликта 2014 г. со всей очевидностью приведет к необратимым последствиям не только в эмпирической реальности, но, в первую очередь, в сфере идей. Наиболее явственны разрушения в области общеукраинских национальных стереотипов, точек зрения как оппозиционных, так и руководящих элит на структуру украинской государственности, ментальности, идеологию, внешнюю и внутреннюю политику. С одной стороны, потерпели фиаско неосоветские и неоевразийские идеологические конструкты [6][5], которые оказались неэффективны на большей части украинской территории, вызвав, в конечном счете, обратную реакцию: национальную консолидацию, рост одновременно патриотических и прозападных настроений в украинском обществе. С другой стороны, практически разрушен украинский националистический дискурс в том виде, в котором он традиционно существовал последние двадцать лет и достиг апогея в победном вхождении в парламент Всеукраинского объединения «Свобода» в 2012 г. «Ретроспективный» национализм [8], победивший в политическом дискурсе «Свободы» [2], оказался неспособным ответить на новые идеологические и геополитические вызовы во время и после Евромайдана, в следствие чего образовалась пустая электоральная ниша, отражающая некий мировоззренческий вакуум, возникший на стыке украинского революционного и консервативного флангов. В свою очередь, подобное положение вещей открывает поистине необозримые возможности идеологического творчества на руинах старого правоконсервативного и леволиберального проектов.
Главное – и пока что непонятое многими – следствие столкновения российского имперского и украинского национального проектов состоит в том, что последний фактически исчерпал себя и в самые коротки сроки началась его стихийная мутация в украинский имперский проект [1, с. 5] [7, с. 32-35]. Стало совершенно очевидно, что украиноцентричная позиция позволит обществу в лучшем случае держать жесткую идеологическую оборону, при этом сделает его еще более уязвимым на периферии – в нынешних условиях чистый этноцентричный, украиноязычный национальный проект возможен лишь на Правобережье, в рамки которого Украину пытается загнать имперская пропаганда и последовательная работа российских элит в области soft power. В то же время nolens volens – и довольно неожиданно для местного политикума – Киев превратился в средоточие интересов и стремлений всех антисоветски настроенных общественных слоев как на Украине, так и в России и в ближнем зарубежье. Юго-Восточная Украина осталась верна киевской ориентации не только в силу национального и этнического факторов, но и в силу отрицания Москвы как воплощения антизападного цивилизационного проекта – и за этой лояльностью следует негласное требование, обращенное к Киеву: стать новым, альтернативным и Западу, и Востоку центром силы. Эта установка многократно усилена разочарованием общества в доселе мифологизированном «Западе», который оказался неспособным отстоять интересы своих сателлитов в Восточной Европе – включая полноправных членов НАТО и Европейского Союза – равно как и неспособным противостоять внешнему агрессору в лице Российской Федерации.
Украина впервые оказалась в ситуации, когда у большей части общества фундаментально изменились взгляды на национальное строительство, а вместе с тем состоялся и срыв шаблонов: отныне ни одноязычие, ни унитарность, ни этничность более не составляют абсолютной ценности. Ценностью, напротив, стал проект Украины как наднационального образования, способного включить не только сугубо украинские этнические территории, но и предложить некую геополитическую альтернативу для всего юго-западного пространства бывшего Советского Союза. Учитывая же углубление украино-польско-литовского сотрудничества в военно-политической сфере, в недалеком будущем можно прогнозировать оформление проекта Intermarium в качестве оси балто-черноморской, а затем и балто-каспийской интеграции, равноудаленного как от Брюсселя, так и от Москвы [10]. При этом, в отличие от Евразийского Союза, проект новой Речи Посполитой будет представлять собой сетевую империю без единого политического центра (ось Варшава-Киев), лишая монополии на влияние ее вероятные составляющие – и в этом смысле: гарантируя определенную автономию малых пространств [3, с. 8], на практике реализуя тему «многополярности». Крушение логоцентристской деспотии Кремля форсирует строительство нового геополитического объединения, основанием которого должна служить низовая демократия – путем автономизации территориальных субъектов внутри современной Украины и одновременно: автономизации самой Украины и всей Восточной Европы на геополитической карте мира. Intermarium возможен как субъект лишь оказавшись вне сферы влияния Запада и Востока [12] – однако его усиление предполагает не только политико-экономическую интеграцию периферийных пространств, но и, что самое важное: восприятие и трансформацию культурного наследия, полную или частичную цивилизационную преемственность, подобно тому как это имело место сперва в эллинистической, а впоследствии и в римской Ойкумене. Означивая эту перспективу, мы подчеркиваем требование открытости как перед западноевропейской, романо-германской традицией, так и перед восточной, русско-византийской.
Политическим костяком Междуморья станут Польша, Украина и Беларусь в качестве некоей политической конфедерации либо союза, что предполагает также военный блок с другими государствами Восточной Европы, Южного Кавказа и, возможно, Скандинавии. В нынешнем положении можно предположить постепенный, неявный характер выстраивания такого союза – необязательно предполагающего немедленное разрушение существующих политико-экономических рамок – как это происходит, в частности, в случае с Содружеством Независимых Государств. Интеграция балто-черноморского пространства будет происходить на «туше» «еще не убитых» «китов» Европейского и Евразийского Союзов, неуклонно теряющих свое влияние на огромном пространстве Восточной Европы – и в наибольшей степени такой сценарий реален для Украины и Беларуси, которые служат геополитическим «якорем» для Польши, Швеции и Прибалтики на Востоке, равно как «яблоком раздора» между членами ЕС. Двустороннее политическое и экономическое сотрудничество как с ЕС, так и с ЕврАзЭС по мере ослабления последних приведет к наложению – а в будущем и к замене их структур цельным восточноевропейским образованием, воспринявшим оба направления внешнеполитической экспансии. В сущности, мы должны говорить о смещении центра евразийской интеграции из Москвы на юго-запад, в Киев и Варшаву – и в этом смысле о реструктуризации самого византийского проекта по киевскому образцу. В более широком смысле идет речь о восстановлении исторических связей в пространстве между Скандинавией, Польшей, территориями Руси по оси «Север-Юг» (Новгород-Киев) вдоль Пути из варяг в греки, Северным и Южным Кавказом до Ирана и Азербайджана – крайней точки древнерусской торговой и военно-политической экспансии – т.е. о связывании не только географического, но и временного пространства, цивилизационных кластеров Киевской Руси, Великой Швеции и Речи Посполитой.
Пространство идей
В этом месте мы отходим от реалий и тенденций геополитики и ведем речь о сфере идеальных конструктов: идей, архетипов, философского и политического моделирования массового сознания и культурной общности народов. Говоря о восстановлении Руси в качестве антипода Московии, мы имеем в виду не столько политический феномен, связанный с увеличением роли Киева на карте Восточной Европы – сколько реанимацию целого идеологического пласта и связанной с ним политической культуры, восходящей к демократическим традициям Киевской Руси, позднее унаследованным и дополненным Великим Княжеством Литовским. Юго-Западная Русь с ее значительно большей ориентацией на европейскую цивилизацию, в некотором смысле, есть прообраз не только некоей «Другой России» [9, с. 241-246], но в целом и «Другой Руси» [4], под которой следует понимать изначальный, одновременно европейский и византийский вектора развития восточнославянского пространства («Центр Европы» [11, с. 37]) – в противоположность более явной азиатской ориентации позднейшей Московии. При этом различия между латинским Западом и византийским Востоком сами по себе не являются взаимоисключающими, как это пытаюся преподнести некоторые авторы – но в ряде случаев они успешно дополняют друг друга, что подтверждают многосотлетние культурные и политические традиции самой Руси и позднее Литвы и Речи Посполитой. Оценивая перспективы синтеза «западного» и «восточного», мы должны исходить из той преамбулы, что и первое, и второе являются измерениями единой европейской цивилизации, восходящей одновременно и к эллинистическому, и к римскому субстратам. При этом диалектика Вольницы и Самодержавия, Республики и Империи, свойственная русскому проекту, отражает двойственность самой греко-римской политической традиции, тяготея, однако, к измерению синархии и свободы.
Акцент на исключительной ценности последней, характерный для Эллады классического периода, является ключом к пониманию Руси как проекта европейского в противоположность автократическим тенденциям Московии и позднее России, в которых отражены не только ордынские, но и, посредством византийской культуры, персидские влияния, в свое время трансформировавшие греко-македонскую, а позднее и римскую политические традиции, в конечном итоге приведя их к стагнации и «выветриванию» европейской основы. Под последней мы подразумеваем саму свободу в ее этико-метафизическом, индивидуальном, общественном и духовно-культурном измерениях – как двигатель не только сугубо европейского развития, но и всякого прогресса вообще. Исходя из этого рассуждения, мы тут же подытожим, что подлинно европейское понимание свободы предполагает и обуславливает непрерывное поступательное развитие, связанное с особенностями (пост-)христианского переживания временности и историчности в западной культуре – в сочетании с греко-римским, полисно-республиканским пониманием свободы, реализуемой через гражданское право. Таким образом, если общественно-политическая система консервируется и ограничивает свободу, понимаемую не только и не столько в гражданском смысле, но в первую очередь – как свободу мысли, обусловленную опытом и философской ценностью критики и сомнения – то мы должны говорить о размывании самого европейского мировоззренческого фундамента, дискредитации либо подмене понятий, невозможности и несостоятельности какого-либо развития – следовательно, о сворачивании исторического времени и обнулении метафизической свободы.
В этом смысле природа непрекращающегося почти целое тысячелетие конфликта между Киевом и Москвой имеет не только политико-прагматический, но духовно-теоретический характер. Яркие феномены украинского анархизма в лице запорожского казачества, гайдамаков, махновщины, УПА, УНСО и иже с ними, равно как и столетние неудачи России в ее попытках интегрировать юго-западные рубежи – лишний раз подтверждают тот факт, что на этой территории господствуют иные принципы – иные архетипы. Они необязательно направлены против традиции и иерархии (исторические прецеденты Руси, Великого Княжества Литовского и Речи Посполитой, Гетманщины, нациократия ОУН), но это иного рода порядок и иерархия, нежели в культуре Северной Византии: значительно революционнее Востока, значительно консервативнее Запада – что следует понимать как непосредственное воплощение идеи Третьего Пути, одинаково неприемлемой ни в Брюсселе, ни в Москве, но обретающей ситуативную поддержку из-за океана, со стороны Вашингтона, представляющего собой аналогичный консервативно-демократический, автономно-унитаристский полюс западной цивилизации. В чем мы не видим проявления сознательной идеологической солидарности – но, скорее, удивительное и весьма знаковое совпадение явлений разного уровня и порядка: символический дискурс.
Подлинная Европа, Europa spiritualis заканчивается за чертой, за которой возносится деспотия и где коллективные и консервативные ценности заступают частную свободу творчества, познания и мысли. Исток всякой европейской государственности – в древнегреческих полисах и средневековых военных демократиях, из которых в последующем развились феодальный и республиканский строй, чьим общим знаменателем стала идея верности общему делу и автономии частного пространства – которая ни в каком виде не прижилась на северо-восточных рубежах Руси. При этом естественный избыток пассионарности, как и во времена древнегреческой колонизации и варяжских завоеваний, выливался на пограничье – в равной степени восточное (Запорожье) и западное (американские колонии), таким образом превратив Южную Русь в территорию, и ментально, и географически предрасполаженную к бунту и свободе вплоть до самых деструктивных ее проявлений. Остракизм (изгнанничество) стал неотъемлемой частью европейской истории и одним из главных двигателей ее политической и цивилизационной экспансии от древней Эллады до эпохи Великих географических открытий – сохраняя черты «европейскости» до того момента, когда все еще утверждаются ценности свободы. Посему разделение на «Запад» и «Восток» в различные исторические периоды следует проводить не географически, не расово и не конфессионально – но в согласии с господствующим общественным дискурсом, утверждением либо отрицанием принципа открытого поиска, автономии и самоопределения мыслящего (следовательно: сражающегося) субъекта.
В отличие от России, периферия которой никогда не становилась самостоятельным субъектом, но всегда интегрировалась в систему автократических отношений, украинский маргинес является неотъемлемой частью южнорусского и собственно украинского проектов. В этом смысле роль донского казачества в российской истории прямо противоположна роли запорожского в истории Украины – и подобное соотношение сохраняется и поныне: на Майдане и на Донбассе различные казаческие организации, в зависимости от национальной самоидентификации, встали по разные стороны баррикад. В ситуации раскола, однако же, метод прямой конфронтации далеко не всегда является наиболее продуктивным: понимание Руси как имперского проекта предполагает выход за рамки и ограничения собственно национального мышления [14][13], разработку не анти-имперской, но альтер-имперской идеологии – что в ином случае следует понимать как стратегию переманивания вассалов. Вопрос о том, каково место нынешних юго-западных территорий Российской Федерации от Восточной Слобожанщины до Ставрополья, Дона, Кубани и предгорьев Кавказа в обновленной Руси или в некоем Балто-Черноморском Союзе – актуален уже сегодня, на стадии предварительного позиционирования. В равной степени актуален и вопрос возможного переформатирования юго-восточного украинского пространства, его федерализации, автономизации, etc. – что из оружия, направленного против балто-черноморского проекта [15], при правильной работе может быть превращено в оружие, направленное против проекта евразийского – как ресурс эмансипации пространства и общины, в согласии с лозунгом Украинской Повстанческой Армии: «Воля народом! Воля человеку!» На смену унифицирующей имперской идее «Русского мира» должна прийти объединяющая идея «Русского дома» – пространства народов, языков, религий и культур, способного интегрировать общины и территории вокруг сочетания революционно-консервативных принципов автономии и идентичности.
В качестве идеологического конструкта, способного соединить проекты либеральной «Другой России» и революционно-консервативной «Новой Руси», а также разные версии русской идентичности – мы полагаем концепцию «Оси русской истории». От легендарной скандинавской прародины династии Рюриковичей на Балтике, через торговый путь из Новгорода в Киев по Днепру и Дунаю, Корсунь-Херсонес и Константинополь на Черноморье, Тмутаракань на Азове до рубежей Дербента на Каспийском море – вдоль маршрутов древнейших походов киевских князей от Швеции до Ирана, на крупнейшем евроазийском стыке цивилизаций, исторических судеб и культур. В этом контексте в ось русской государственности включены и крестная родина Руси на юге – Византия, и родина правящих элит на севере – Швеция, согласно норманнской теории давшая и сам этноним «русский», «русин», «рус», и Польша – «европейский якорь» Руси на западе, как одно из оснований второго после Киевской Руси балто-черноморского проекта – Речи Посполитой. В подобной перспективе территории на востоке от Поволжья до Кавказа относятся к сфере геополитических интересов описанного пространства, экспансии собственно «русского» проекта, который резонно воспринимать не в плоскости ограниченного деления вдоль условных линий север-юг или запад-восток, но, скорее, как большой цивилизационный перекресток, обращенный на четыре стороны света, но в упрощенном виде сводимый к диагонали Балтика-Каспий, Скандинавия-Кавказ.
Метафизическая и политическая Новая Русь может конструироваться в некоторой оппозиции к Новороссии, понятие «новорусский» со всеми этимологическими, историческими и др. ассоциациями противопоставлено понятию «новороссийский» – но в то же время настоящий смысл и потенциал подобной установки в том, что означенная оппозиция не абсолютна, не явна – и не предполагает прямой конфронтации, но, скорее: дополняет и корректирует вторичный дискурс, в роли которого оказывается двойной «новодел» Новороссии. Опытное «минирование» и «подрыв» неосоветской пропаганды далее открывает перспективы параллельного «киевского евроазийства» (с принципиально неслиянными составными Азии и Европы), акцентирование понятия и преемственности «Киевской» Руси, активного позиционирования Киева как центра подлинно «Русского» мира, где «русскость» не сводится к «российскости», но указывает одновременно и на украинский, и на белорусский, и на деконструированный «новорусский» знаменатели, под которым мы подразумеваем пространство степной Руси, равно и как и ее неповторимую, «показаченную» русско-украинскую идентичность от Терека до Дуная. При этом, следуя исторической традиции княжеского обособления, место Киева не должно восприниматься через призму какого-либо «старшинства» или централизации – но, скорее, как вдохновляющий, но не обязывающий к чему-либо, помимо сохранения русской идентичности, мифологический образ.
В конечном итоге, переосмысление геополитики потребует предварительной трансформации философского дискурса – на уровне общественных ценностей – что в украинском случае предполагает освоение и экспорт сетевых форм организации на территории вероятных конфликтов, превращение последних в субъекты, способные в будущем с минимальными затратами включиться в новый общественный договор. В ином контексте это означает не менее глубокое реформирование самого украинского общества, его «перевоспитание» и «настройку» на новые вызовы и новые исторические реалии, «прививку» широкого имперского мышления – неуместного в западноевропейском и дискредитированного в евразийском геополитических проектах. Описанная стратегия предполагает свободное идеологическое творчество и нетривиальные политические решения, вплоть до вооружения идейным арсеналом врага по мере его глубинной реинтерпретации: лозунги «за Русский мир», «за Русь», деконструкция «бывшей Украины» могут эффективно предварять не только неосоветский дискурс, но и сетевую «Новую Русь». Мы ведем речь о рискованной и непредсказуемой, но весьма тонкой и занимательной игре по «перепрошивке» понятийного аппарата через кардинальный слом прежних шаблонов и стереотипов, сознательное приведение их в негодность. В философском смысле это же – путь принуждения к мышлению, так как отказ от стереотипов либо провоцирование ситуации «обнуления смыслов» означает требование заново осмыслять и критично воспринимать реальность.
Литература:
1. Білецький А. Український расовий Соціал-Націоналізм – ідеологія Організації «Патріот України» / Андрій Білецький // Український соціальний націоналізм (тільки для українців). Збірка ідеологічних робіт та програмових документів. — Харків : Патріот України, 2007. — С. 3—5.
2. Вишинський С. ВО «Свобода» в перспективі реформи публічного дискурсу / Святослав Вишинський [Электронный ресурс]. — Режим доступа : http://politosophia.org/page/vo-svoboda-v-perspektyvi-reformy-publichnoho-dyskursu.html (03.01.2012).
3. Вишинський С. Перспектива Серединної Європи / Святослав Вишинський // Український соціальний націоналізм (тільки для українців). Збірка ідеологічних робіт та програмових документів. — Харків : Патріот України, 2007. — С. 6—9.
4. Гаркавенко И. «Русь» как метафизический путь Украины / Игорь Гаркавенко [Электронный ресурс]. — Режим доступа : http://wotanjugend.info/articles/2014/08/rus-kak-metafizicheskiy-proekt-dlya-ukrainyi/ (06.08.2014).
5. Дугин А. Распад Украины неизбежен / Александр Дугин [Электронный ресурс]. — Режим доступа : http://russia.ru/video/diskurs_5615/ (08.10.2009).
6. Дугин А. Янукович лепит нацию / Александр Дугин [Электронный ресурс]. — Режим доступа : http://russia.ru/video/diskurs_11081/ (12.10.2010).
7. Іллєнко А. Кінець ретронаціоналізму та перспективи Нового Націоналізму / Андрій Іллєнко // Український соціальний націоналізм (тільки для українців). Збірка ідеологічних робіт та програмових документів. — Харків : Патріот України, 2007. — С. 25—42.
8. Квітень М. Криза правого руху / Мстислав Квітень [Электронный ресурс]. — Режим доступа : http://cdpr.org.ua/content/view/83/55/ (15.05.2006).
9. Лимонов Э. Другая Россия. Революция продолжается! / Эдуард Лимонов. — М. : Яуза, 2004. — 255 с.
10. Майданюк В. Балто-Чорноморський союз як альтернатива східно-західному вектору / Валерій Майданюк [Электронный ресурс]. — Режим доступа : http://vgolos.com.ua/articles/baltochornomorskyy_soyuz_yak_alternatyva_shidnozahidnomu_vektoru_142465.html (14.04.2014).
11. Михальчишин Ю. Європа – близька і далека / Юрій Михальчишин // Ватра. Версія 1.0 / Юрій Михальчишин. — Львів : Євросвіт, 2010. — С. 36—38.
12. Олійник Ю. Створення Балто-Чорноморської осі – це шанс України стати регіональним лідером у Центрально-Східній та Південній Європі / Юрій Олійник [Электронный ресурс]. — Режим доступа : http://www.svoboda.org.ua/dopysy/dopysy/033697/ (19.10.2012).
13. Орієнтири зовнішньої політики. Грудневі тези // Ватра. Версія 1.0 / Юрій Михальчишин. — Львів : Євросвіт, 2010. — С. 233.
14. Право Nації // Український соціальний націоналізм (тільки для українців). Збірка ідеологічних робіт та програмових документів. — Харків : Патріот України, 2007. — С. 66—67.
15. Танчин І. Чи можливий російський сепаратизм в Україні? / Ігор Танчин // Ї. Незалежний культурологічний часопис. Україна, Росія, Білорусь: три проекти. — 2000. — № 18. — С. 104—112.
Аннотация:
В статье дается политико-философское обоснование геополитического и метаидеологического концепта «Новая Русь», определяются точки технического соприкосновения и оппозиции российского и украинского имперского проектов. В контексте вероятных общественных дискурсов рассматриваются наднациональный и надгосударственный вектора развития балто-черноморского пространства, анализируется их мифологическое и прагматическое содержание.
Ключевые слова:
Новороссия, Новая Русь, геополитика, метаполитика, мифология, империализм.
Анотація:
Вишинський С. Мережева імперія Нова Русь. У статті дається політико-філософське обгрунтування геополітичного і метаідеологічного концепту «Нова Русь», визначаються точки технічного співдотику і опозиції російського та українського імперського проектів. У контексті вірогідних суспільних дискурсів розглядаються наднаціональний і наддержавний вектори розвитку балто-чорноморського простору, аналізується їхній міфологічний та прагматичний зміст.
Ключові слова:
Новоросія, Нова Русь, геополітика, метаполітика, міфологія, імперіалізм.
Annotation:
Vyshynskyi S. Network empire of the New Rus. The article deals with political and philosophic basing of the geopolitical and metaideologic concept of the «New Rus». The author defines points of technical contiguity and opposition of Russian and Ukrainian imperial projects, considers supranational and suprastate vectors of integration for the Baltic-Black Sea space in the context of new social discourse, revealing its mythological and pragmatic content.
Key words:
Novorossia, New Rus, geopolitics, metapolitics, mythology, imperialism.
© 2014
Додати коментар
Увійти через профіль