Андрей Ильенко, Святослав Вышинский: О философских аспектах нации и национализма

04 листопада 2011 02:57

Андрей Ильенко
Киевский национальный университет им. Т. Шевченко

Святослав Вышинский
Институт философии им. Г. Сковороды Национальной академии наук Украины

Перевел с укр. Святослав Вышинский

Дискуссия аспиранта кафедры политических наук Киевского национального университета им. Т. Шевченко Андрея Ильенко и аспиранта отдела философской антропологии Института философии им. Г. Сковороды Национальной академии наук Украины Святослава Вышинского о философских аспектах нации и национализма 19 апреля 2010 г.

Андрей Ильенко: Интересно было бы с тобой обсудить вопрос о соразмерности национализма и интегрального традиционализма, да и вообще консерватизма. Потому что мне чем дальше, тем более становится очевидным, что такое сочетание есть очень натянутым.

Святослав Вышинский: Есть. Интегральный традиционализм мыслит средневековым мерками, и понятие нации для него есть главным образом продуктом модерна после 1789 г., хотя Юлиус Эвола считал, что этот продукт можно просто инструментально использовать в традиционалистский стратегии. А консерватизм - понятие широкое. Если говорить именно о Консервативной Революции, то она также имеет немного общего с традиционализмом, но так же и не вписывается однозначно в рамки национализма.

Андрей Ильенко: В году 2007-2008 для меня тот же Эвола был авторитетом в плане идеологии, хотя я осознавал, что он не является националистом. Тогда сочетание национализма с философией традиционализма казалось мне довольно органичным, хотя и явно не безупречным. Но чем дальше, тем больше я начал воспринимать Эволу и других традиционалистов значительно критичнее, учитывая их постоянные атаки в сторону нации и национализма, которые раньше я почему-то пропускал мимо внимания. Сейчас же мне кажется, что попытки соединить учение Эволы и Генона с национализмом являются спекулятивными и натянутыми. Более того, такие попытки просто вредны.

Святослав Вышинский: Конечно. Лично я никогда на этот счет не питал иллюзий, в т.ч. когда читал некоторые лекции на эту тему. Рене Генон же, в отличие от Юлиуса Эволы, к национализму даже инструментального отношения не имел и не желал иметь.

Андрей Ильенко: Да. "Всякий национализм глубоко чужд традиционным воззрениям" - Рене Генон.

Святослав Вышинский: Юлиус Эвола еще выходил из специфического видения расовой доктрины, и хотя для него она не была первичной, он уделял ей достаточно внимания. А для остальных традиционалистов (Ананда Кумарасвами, Фритьоф Шуон, Титус Буркхардт и др.) это, бесспорно, вообще не имело большого значения. То же в Консервативной Революции: ницшеанский акцент на индивидуальности, на духовном самопреодолении, на героическом поступке, но никак не на общественных или национальных благах.

Андрей Ильенко: Вот в том-то и дело, что это коренное различие между национализмом и интегральным традиционализмом есть огромным, и это понятно всем, кто хоть немного в этом разбирается. Но сегодня часто можно услышать всякую профанацию в стиле, что Генон и Эвола - едва ли не идеологи национализма, а монархия есть государственно-политическим идеалом национализма. Это достаточно маргинальные мысли, но они сегодня есть.

Святослав Вышинский: Монархизм не вписывается в национализм, поскольку национализм требует республики либо диктатуры. Генезис диктатуры от консервативной реакции после 1848 г. ясно показал Карл Шмитт в "Политической теологии". Монархия соответствует другой эпохе, воспроизводя иную метафизику, иную парадигму мышления людей. Ее время уже истекло. Однако так же истекло и время национализма, который является продуктом модерна, поскольку модерн уже также "всплыл" после 1945 г., а окончательно это стало ясно после 1991 г. Если его фасад еще высится, это не значит, что здание модерна уже не является руиной.

Андрей Ильенко: Относительно оценки монархии - полностью согласен. А вот насчет наций и национализма - то в этом и заключается современная задача националистических интеллектуалов - создать теорию нации и национализма, адекватную постмодерну, и даже тому, что придет на смену постмодерну. Если такой теории не будет – очевидно, тогда ты будешь прав, нация и национализм составят компанию монархии на кладбище идей. Но я думаю, не нужно быть историческими фаталистами и необходимо творить такую новую теорию. Предпосылки ее уже сегодня вызревают.

Святослав Вышинский: Любой тип консерватизма пытается сохранить то, что отходит, но любой консерватизм постоянно проигрывает, поскольку пытается остановить ход времени. Поэтому я не уверен, что национализм может выжить как идея или как общественно-политический строй в XXI в. Нации исчезают, исчезают государственные суверенитеты, в условиях глобализации будущее за империями или квази-империями, скорее. В действительности, многие этого не понимает, но постмодерн - этот симуляция архаики практически во всем. Но все же симуляция, то есть синтез уже разобщенного модерном. Не иерархическая цельность, а сетевой хаос. Поэтому встает вопрос - каким должен быть ответ? То есть, очевидно, ответ тех, кто желает "оседлать тигра". 

Андрей Ильенко: Ты упомянул о консерватизме. Действительно, если национализм останется в одеждах консерватзма, сохранения, то он очевидно проиграет. Но тут и возникает необходимость революционизировать национализм. Революционизировать настолько, чтобы любое неудовольствие современным миром вело к национализму. Социальная революция - это сохранение идеи нации в современном мире. Это если очень грубо говорить.

Святослав Вышинский: Я не уверен. Потому что эту описанную тобой роль радикальный национализм как консервативно-революционное движении уже сыграл в 1920-1940-ых гг., да и раньше тоже, в XIX в. Тогда он был революционным, потому что нация была чем-то революционным. Но больше таковой не является. Поэтому я думаю, что не стоит цепляться за национализм, нужно отнестись к нему как к инструменту, который уже отработал свой ресурс. Просто ты ставишь цель - нацию, я же смотрю скорее метафизически, поэтому и сама нация для меня есть инструментальной, т.е. отражением чего-то высшего.

Андрей Ильенко: Собственно. И тут ты очертил границу между национализмом и правым не-национализмом (я бы назвал это так). Ведь национализм ставит нацию как высшую ценность и националист, перефразируя Канта, никогда не относится к нации как к инструменту, только как к цели. Схема новой теории нации и национализма может опираться на две тенденции: стремление сохранить кровный, органический, телесный аспект жизни - этничность, экологизм, гуманизм против роботизации и пост- и транс-человечности; на стремлении к преодолению современного капитализма и осуществления нового цивилизационного броска - социальной революции и создания справедливого общества, основанного на национальном этическом идеале.

Святослав Вышинский: Потому что идеалист ставит материю и имманентные ценности в инструментальное положение относительно духа. Рай на Земле его не интересует и он в него не верит, а смысл жить главным образом ради ценностей имманентных (раса, нация, государство) для него является абсурдным, перевернутым.

Андрей Ильенко: Для меня как для идеалиста нация - это прежде всего духовная сущность. Это воплощение идеи идеального сообщества, братство людей, основанное на органических связях и на стремлении творить общий дух и таким образом идти к Абсолюту. Нация - это мост в вечность для отдельного индивида. Нация возникает на основе крови, но собственно нацией становится тогда, когда возникает коллективная воля, дух. Поэтому нация - идеальная, а не материальная система. Поэтому для идеалиста нет необходимости ставить над нацией еще что-то, чтобы оставаться идеалистом.

Святослав Вышинский: Если нация ставит свое выживание главной целью, тогда это уже не чистая духовная сущность, поскольку материальное ставится постепенно на первые позиции, тогда как идеализм является прежде всего жертвенностью. Для него самосохранение является вторичным (на примере христианского или исламского фундаментализма), тогда как для национализма путь в ничто есть случаем крайним (УПА). Так же национализм видит нацию как проявление Абсолютного Духа, т.е. рассматривает нацию в языческом, пантеистическом или манифестационистском ключе, как прообраз Вечности, о которой ты знаково вспомнил. Но это тогда входит в противоречие с монотеизмом в его радикальном понимании, который ориентирует человека за трансцендентные горизонты, поскольку в национализме нация фактически заменяет Бога. То есть я бы не ставил знак равенства между нацией и сообществом (в оригинале «спільнота», что может быть переведено также как «община» - прим. пер.) - сообщество является чем-то более узким и целевым, тогда как нация есть организмом более отчужденным. Сообщества всегда противостоят Системе, тогда как нация сама является Системой, воплощением и идеалом Системы.

Андрей Ильенко: Нация будет жить до тех пор, пока жив будет ее дух. Нация - это сообщество "мертвых, живых и нерожденных", т.е. смерть отдельного индивида не означает прекращение его существования как части нации. За это мы, националисты, и любим нацию и считаем ее абсолютной, поскольку она одновременно существует и в прошлом, и в нынешнем, и в будущем. Потому-то она и есть тем горизонтом, который открывается перед индивидом и показывает ему путь к вечности. Смерть имеет власть над телесным измерением нации, но никак не над ее духом.

Национализм тесно связан с жертвенностью. Украинский национализм имеет много примеров массовой жертвенности - это не только УПА. Это и все Первые освободительные соревнования, от Крут начиная и Холодным Яром заканчивая. Кстати, лозунг холодноярцев «Свобода или Смерть!» имеет не только впечатляющую политическую силу, но и глубокий философский смысл. «Воля», то есть воля нации, создание национального «Царства небесного» на земле здесь и сейчас, или смерть - переход в другое измерение, но не отказ, а продолжение существования в нации, как часть нации. Именно потому, что смерть для националиста не есть концом, национализм имеет так много примеров жертвенности.

Нация и Бог. Нация не есть Бог. Но нация есть путем к Богу. Как говорил Вассиян - постижение Бога возможно только через нацию. Это означает, что в земной жизни мы можем верить в Бога и бороться за нацию как за воплощение Божественного в общественной жизни. Для меня здесь нет противоречия, когда я говорю что нация - это наивысшая ценность.

Нация является типом организации сообщества. Высшим ее типом. Не все сообщества дорастают до того, чтобы стать нацией. Нация действительно является системой, как и любая общественная организация. Но смысл заключается не в борьбе с системой как таковой, а в борьбе против порочной, антинациональной системы.

Святослав Вышинский: Согласен, что нация - это определенный миф, причем сосредоточенный на культе предков. Однако здесь снова встает вопрос о влиянии языческой парадигмы - это сложно корректно вписать в христианский универсализм, хотя на практике это делалось постоянно, однако ценой игнорирования некоторых духовных постулатов. Ведь в конечном итоге национализм является коллективным эгоизмом группы, ведущей борьбу за выживание среди других подобных групп, в т.ч. тех, которые так же принадлежат к единой религиозной парадигме и даже конфессии - значит, национальные интересы ставятся выше заповедей (в иудаизме и исламе этого противоречия нет, поскольку в первом случае иудаизм сам отождествился с этносом, а ислам наций не признает). То есть "путь к Богу" одного этноса прокладывается ценой устранения с пути соседних этносов (как конкуренция), поэтому возникает вопрос, каким образом национальные мифы могут корректно отображать идею Единого Бога.

Идея "свобода или смерть", конечно, отражает идеалистическое видение, однако в некоторых подобных тезисах отображается нечто более универсальное - т.е. радикальный момент борьбы против Системы, что просматривается и в казачестве, и в движении гайдамаков, как и у социалистов-революционеров в Российской империи, которые экзистенциально были в большей степени идеалистами, чем националистами (если даже считать национализм градацией идеального).

Однако каким образом постижение Бога возможно через нацию? Это ересь для христианства и больше напоминает языческую точку зрения, в частности идею кастовости и изначального неравенства людей и, соответственно, различных путей постижения духовного для различных варн. Однако нация является тем, что уничтожило эту сословное неравенство Средневековья во имя внутриэтнического равенства и братства, а потому это означает заложенный в идею нации эгалитаризм, который функционально не снимается героическими культами - герои остаются героями, но нация остается эгалитарной системой (которую, тем не менее, позже пытались рассмотреть корпоративно - тот же Юлиус Эвола, видя в этом потенциал для возрождения общественного отражения фактического духовного неравенства). Но это уже попытка приспособить идею нации к чему-то, предшествующему сугубо национальному. Это опять-таки входит в противоречие с христианством (которое, впрочем, в Средние века основывалось на таком же противоречии, отказавшись в IV в. от собственного эсхатологического радикализма - но вопроса это не снимает, особенно в ключе современной либерализации церкви). Отдельно стоит вопрос, где в христианстве находится конкретное предписание или обоснование национализма - известно, что аутентичное раннее христианство было космополитичным. Христианство есть верой эсхатологической, а потому вера в восстановление Рая на земле до Страшного суда является еретической, поскольку сам монотеизм основан на ожидании Конца, который положит конец миру несправедливости. Человек не может самостоятельно и без божественного вмешательства восстановить пропорции Золотого века, поскольку человек нетождественен Богу. То есть здесь национализм уже начинает интерпретировать метафизику на свой лад, исходя из себя, а не наоборот, и поэтому духовные истины изменяются в пользу имманентного, т.е. духовное подстраивается под материальное, если говорить грубо. То, что националист не может пожертвовать нацией ради осмысления даже Библии как она есть, а начинает подстраивать религию под национализм (который значительно моложе религии), уже говорит о том, что точка ценностной ориентации, пусть и незримо, но фактически смещена в сторону имманентного.

Наконец, тезис о том, что нация является высшим типом организации сообщества, является крайне спорным. Она была верной в модерне, но является абсурдной для премодерна (Традиции) - и так же неадекватной для постмодерна. Сама история это доказывает: национальные организмы распадаются, виртуализуются, национальные суверенитеты органично и в общем бесконфликтно устраняются глобализацией. На кону наднациональные образования, то есть фактически империи (союзы, блоки), в которых может сохраняться этничность, но сугубо национальному (как государственному и субъектному) нет места. Характер общественных и экономических отношений сам снял национализм с повестки дня. Современные же правые в Европе, если и получают поддержку, то, скорее, не за национальные тезисы, а за антииммиграционную риторику (которая является вопросом макроуровня - расовым и экономическим, а не узконациональным).

Андрей Ильенко: На современном этапе речь идет скорее не столько о «конкуренции» между нациями (хотя она, безусловно, будет существовать всегда), а об общем фронте борьбы наций против глобализации и денационализации. Если принять, что антинациональный глобализованный мир является противным Богу, то национальный путь становится единственным путем к Богу в общественной жизни. Очевидно, что на политическом уровне необходимо идеологию и религию разграничивать, но на философском уровне это не удается. Нация - произведение монотеистической культуры, и является локальным отображением универсального. Нация - это часть, которая стремится достичь духовной универсальности. Как по мне, это один из основных признаков нации - настоящая большая нация формирует свою картину мира, постигаемую под углом зрения именно этой нации.

Национальный путь к Богу - это фактическая реальность значительной части религиозных практик. Идея национальной церкви против единой космополитической церкви (а это и есть де-факто национальный путь к Богу) была заложена Реформацией, а затем получила распространение и в других ветвях Христианства. Да что там говорить, можно вспомнить идею Богоизбранности народа русского (в оригинале: «руський», что в украинском языке не синонимично современному «російський» (т.е. русский), и в данном контексте означает, скорее, «русинский» как основной этноним украинцев до XVIII-XIX вв. – прим. пер.) Митрополита Илариона и становится ясно - нация и религиозный универсализм органично сочетаются, равно как нация и общие представления о справедливости и добре, которые так же идут от универсальных религий. Ересь - это вещь очень относительная. С точки зрения конкретной конфессии все остальные конфессии даже в рамках единой религиозной системы - ересь. Национализм стремится создать справедливое общество, основанное на настоящий братской любви и самопожертвовании, на всех Божественных добродетелях - поэтому я и говорю о национальном пути к Богу. «Возлюби ближнего своего как самого себя» - вот что такое национальная солидарность.

Ты правильно говоришь, что нация это сообщество, которое разрушило кастовость и базовое неравенство. Нация - это сообщество свободных и равных братьев и сестер, которые объединены настоящей любовью и вместе творят справедливое общество, идут к Абсолюту. Конечно, иерархия должна существовать, но на основании достоинств, а не на основании случайности рождения. Каждый гражданин от рождения должен иметь равные права и возможность реализовать себя на благо нации.

Корни противоречия между нашими позициями заключаются в том, что ты строишь социально-политическую теорию с точки зрения метафизики, а я, не отрицая послеземную жизнь, строю социально-политическую теорию на основании реальных условий земной жизни. Если идеальным есть Царство Небесное, которое существует вне земной жизни, то мы не только не должны от него отходить в земной жизни, но и должны стараться построить общество, наиболее близкое к Божественному Абсолюту. Это и есть нация. Неужели мы должны только то и делать, что ождать смерти и все надежды оставлять на послеземную жизнь? Нет, мы должны жить праведно сегодня и строить праведный порядок. Бог создал нас свободными и мы должны на основании собственной воли создать тот мир, который будет наилучшим. Поэтому я и говорю «Нация превыше всего!», потому что я уверен, что нация - это путь к Богу.

До определенной степени мы можем сравнивать различные великие эпохи. Нация является безусловно высшим типом сообщества, по сравнению с родом, племенем, племенным союзом, народностью или этносом. После нации развиваться уже некуда. Дальше может быть только всемирное сообщество, но оно не возникнет никогда, если только человечество не встретит разумные внеземные виды жизни. Нация есть вершиной общественной эволюции и к этой вершине дошло меньшинство этносов. Большинство так и не доросло до этого. Нация должна развиваться количественно, а качественно теперь должна развиваться внутренне, то есть становиться все более справедливой в своем внутреннем устройстве. Нацию спасает прежде всего ее стремление к универсализму и то, что от нации можно перекинуть мостик в вечность.

Относительно упадка наций - то об этом говорят с момента образования наций. Сегодня не исключение. Но есть два существенных момента. Во-первых, пока что и в ближайшем будущем национальный принцип будет оставаться ведущим принципом политической организации сообществ. Об этом свидетельствует хотя бы даже кризисы глобализационных проектов типа ЕС. А во-вторых, если под нацией понимать не только принцип государственно-политического самоопределения, но и принцип справедливости и стремление к идеальному порядку - то нация будет актуальной вечно. Идею нации надо наполнить революционностью и универсальностью - тогда она станет знаменем новой эпохи - эпохи социальных и национальных революций, которые на место обанкротившейся идеи капитализма и глобализации поставят идею вечного духа, органической солидарности, справедливости, природосоответствия, храброго нового мира.

Святослав Вышинский: Общий фронт борьбы наций против денационализации и глобализации - это уже своеобразная (кстати, очень интересная) попытка осмыслить национализм как парадигму. Похожей попыткой был интегральный традиционализм, который осмыслил премодерн не как совокупность традиций, а как парадигму (Традицию с большой буквы). Но в действительности такая постановка становится возможной только за пределами парадигмы, как верно подметил Александр Дугин, а потому традиционализм и собственно мир Традиции - не одно и то же, и традиционализм в Традиции не был возможен как парадигмальное мышление. На примере становления парадигмального видения национализма видно то, что время наций - уже также вовне, за пределами современности. Поэтому происходит осмысление не только национализма конкретного, но национализма как системы национализмов, как устройственного порядка. Однако на опыте традиционализма мы видим, что такая попытка проиграла, как систематически проигрывает любой консерватизм. Я думаю, что в этом ключе теории парадигмального национализма (если мы его так назовем), также не пойдут дальше интеллектуального построения. Определенные предпосылки для их воплощения есть (во всяком случае, в пределах Европы наций), но они недостаточны - на остальных же континентах такие основания, на мой взгляд, вообще призрачные (США, Россия, Индия, Китай - это de facto империи или полу-империи).

Конечно, нация - одно из проявлений универсального, однако именно поэтому она не может сама быть чем универсальным. Нация не может стать абсолютом, а когда она заступает место абсолютного - тогда это означает секуляризацию. Относительно картины мира - безусловно, каждый этнос формирует свою картину мира, однако скорее все же этнос (и раса), а не нация - хотя это вопрос спорный, конечно. Однако если, скажем, в современных условиях идет речь о неком общем европейском или евразийском векторе, неких такие анклавах наднациональных, тогда встает вопрос о месте национализма. Ведь пан-европеизм или пан-евразийство являются ничем иным как проектами имперскими, а империя как институт является сочетанием многообразных факторов в целостной иерархической структуре (провал Европейского Союза основывается именно на том, что есть равноправное представительство без конкретной сборной оси, без основного субъекта, который мог бы стать двигателем всех процессов - именно поэтому Евросоюз вынужден реализовывать свой проект между американской и российской моделями, и именно поэтому проекту Евросоюза не хватает монолитности). В любом случае под углом зрения современных европейских правых мы приходим к чему-то иному, нежели просто национализму прошлого - скорее, к идее империи, которая, впрочем, не может быть воплощена в случае сильного нациоцентризма ее потенциального творца. В свое время развалу Российской империи поспособствовал именно критикуемый Николаем Трубецким отход от имперской к национальной парадигме после 1848 г., что стало реакцией на нациогенезис ее составляющих народов.

Далее: вопросы церковной жизни требует ориентирования на украинскую специфику - православное христианство как доминирующий фактор. Формальной точкой сборки его является Константинополь, но это de facto фиктивный центр. Реальными есть только Киев и Москва. Симфония властей и поликультурность, автономность церковных образований православной традиции являются реликтами имперской матрицы Византии, однако Византии с 1453 г. не существует, и даже Константинополь больше не является синонимом духовного центра (на данный момент это прежде всего Стамбул, разделенный между исламом и турецким секуляризмом). Если такого канонического центра не будет найдено за пределами Москвы (может ли он быть найден где угодно, кроме Иерусалима?), тогда возникает угроза отмеченной мною подмены христианского универсализма националистическим партикуляризмом. Реформация, к которой ты апеллируешь, означала начало Нового времени, т.е. закладывала фундамент под нациогенезис, однако Новое время и вообще модерн уже исчерпали себя по факту: мир изменился, поэтому апеллировать к прошлым формам, которые уже исчерпаны, нет смысла. Ведь так же можно апеллировать к Реформации как фундаменту капитализма и буржуазных революций (как другого фактора нациогенезиса). Отдельно следует указать тезис о "богоизбранности" русского народа - понимал ли под этим Иларион нацию и даже этнос, которых тогда не существовало даже концептуально? "Руский народ" в контексте Средневековья есть ничем иным, как сборным понятием, которое сегодня мы могли бы по аналогии подменить такими же сборными понятиями, как "американский", "европейский", "русский" народы. Наконец, национализм не стоит на универсальных основаниях морали и этики - достаточно обратиться к Декалогу. Для национализма все то хорошо, что хорошо для нации, и это аннулирует любое декларируемый универсализм, в т.ч. христианской этики (которую можно толковать и радикально, однако в пределах всего христианства или хотя бы его части, но никак не нации).

Кастовый строй в Средние века и в архаическую эпоху основывался далеко не на случайности происхождения, но на глубинных представлениях о неравенстве, и это неравенство было не только показным, но и de facto наследовалась. С другой стороны, расовые теоретики видят в кастовых строях реликты расовой сегрегации после великого индоевропейского расселения, то есть опять таки объективируют касты, выступая поэтому с наднациональных позиций (как Ганс Гюнтер, к примеру, или даже более банальные пангерманисты в духе Хьюстона Чемберлена). Наконец, если "иерархия должна существовать, но на основании достоинств, а не на основании случайности рождения", и "каждый гражданин от рождения должен иметь равные права и возможность реализовать себя на благо нации" - тогда возникает вопрос о границах, которые отделяет такой подход от либерализма (этот предел только в градации, а поскольку любой запущенный некогда механизм рано или поздно вырабатывает себя до конца, тогда возникновение на фоне национализма либеральных теорий является делом закономерным - как и соответствующий проигрыш национализма). Я не даю сейчас оценки этим явлениям, я просто констатирую ход процессов, которые никогда не поварачивают назад: разве только симулируют возвращение - для еще большего шага вперед - как в случае националистических движений 1920-1930-ых гг., которые, возвращая к своеобразной модернизированной архаике, на деле только ускорили наступление постмодерна на руинах и модерна, и архаики.

Относительно метафизики - конечно, я последовательно осмысляю процессы и явления прежде всего с позиций философии и метафизики, однако я не считаю верной целью построение Рая "здесь и сейчас", поскольку это противоречит логике религий, о которых мы ведем речь. Конечно, люди должны строить наиболее справедливое общество на основе этических императивов, однако некорректно верить в то, что идеальное общество может быть построено в рамках истории. Не идет речь о фатализме, но вопрос в том, что субъектом действия теперь уже вряд ли может быть нация. Если сегодня ряд экспертов говорят о демонтаже капитализма, смерти философии, аннуляции классического субъекта, снятии с повестки дня даже либерализма, который перерождается вместе с модерном в нечто иное - то тем более странно вести речь о нации как концепте. То, что все меньше людей воспринимает идею нации как привычную или органическую (в данном смысле я не путаю с этносом) - показатель того, что метафизика национализма не соответствует метафизической картине постмодерна, и в дальнейшем национализм будут понимать все меньше.

Таким же спорным является то, что наиболее идеальное общество - это нация. С т.з. интегрального традиционализма, к примеру, как и метафизики языческих (а также монотеистических) религий, начало означает полноту, абсолютность, и все дальнейшие эманации идут в направлении вниз, поэтому все последующее хуже предыдущего, что отражается в несколько иной перспективе также в монотеистической апокалиптике. Таким образом эволюционная вера в то, что из низшего (рода, племени) возникает высшее (этнос, нация) - выглядит как типично модернистский переворот (как и сама идея прогресса и эволюции, которая противоречит метафизике, поскольку говорит о низшем начале, из которого может развиться высшее - согласно такой логике следует далее признавать верными предпосылки теорий Чарлза Дарвина и Карла Маркса, поскольку это все теории одного парадигмального порядка). Это по духу гегелевская идея, в конце концов. Однако ее логическим завершением должна стать идея одной расы и одной империи (оцененная кем-то как вершина прогресса, иными же - как инволюционное дно). Национализм, будучи запущенным в XVII-XVIII вв. как инструмент разрушения традиционного мира, теперь пытается этот процесс приостановить, не дав ему разрушить и себя - однако кто с мечом приходит, от меча и погибает. Такие глобальные процессы не останавливаются на полпути, поскольку в конечном счете и запускались они с другой целью.

Наконец, нация не может претендовать на локальный универсализм в рамках пост-исторического мира. С одной стороны, действительно идут процессы акцентирования этнических идентичностей и регионализмов, особенно в Европе, однако все это является продолжением единого процесса: сперва были разрушены империи как системы племен и этносов (премодерн), из которых были атомизированы укрупненные на базе синтеза племен нации (модерн) - а ныне нации как крупные игроки вновь дробятся на региональные группы (новые квазиплеменные организмы) - для более эффективного синтеза в новые империи (что очень характерно для Евросоюза, который по своей природе не может полноценно глобализироваться именно из-за отсутствия оси - но одновременно эффективно американизируется, поскольку США этой осью являются). Я могу согласиться, что принцип идеального порядка и справедливости будет актуален, с определенной поправкой: до конца времен. Однако нация в этом контексте есть только одной из исторических вех - не первой, и, очевидно, не последней, поэтому корректно ли сводить универсальное к партикулярному? Ведь все перечисленные тобой признаки идеального мира ("идея вечного духа, органической солидарности, справедливости, природосоответствия, храброго нового мира") можно легко приписать архаической племенной эпохе Золотого века или корпоративно-кастовому строю романтического Средневековья.

Андрей Ильенко: Мой акцент именно на том, что национализм ни в коем случае нельзя одевать в консервативные одеяния, потому что действительно "консерватизм всегда проигрывает". Я не согласен с тем, что национализм должен быть чисто оборонительным - сегодня он должен стать революционно наступательным и ключ к этому - синтез социального и национального, не борьба за национальное государство как таковое, а борьба за справедливое национальное государство, за новый виток истории. Я согласен в том, что новые эпохи требуют новых форм и я допускаю что в будущем модель централизованной нации-государства может развиться в радикально иные формы, но при этом безусловно национальные.

Продолжая предыдущий тезис - скорее можно говорить не об упадке нации как таковой, а об упадке национального государства. Здесь часто может быть подмена, когда государство отождествляется с нацией. Но государство - вторичное, это в идеале техническая система обслуживания национальной воли. Если будущее породит новые, более эффективные системы реализации национальной воли, то это не означает упадок нации, а только наоборот, ее развитие. Во времена Богдана Хмельницкого все еще нужно было иметь своего монарха, чтобы с тобой разговаривали, как с равным, во времена Степана Бандеры и все еще в наше время нужно иметь свое национальное государство, чтобы быть субъектом истории. В будущем может быть новая форма, еще более развитая, необходимая для исторической субъектности.

Проект империи в современном мире активно реализуется как раз против наций. Капиталистическая антинациональная империя должна получить сопротивление не со стороны «национальной» империи (что само по себе есть абсурдом), а от коалиции полноценных наций, объединенных на антикапиталистической основе. Именно такой смысл мы должны закладывать в современность. Некоторые европейские правые, которые предлагают «империю от Дублина до Владивостока» и с надеждой смотрят на «традиционную» путинскую Москву, только лишний раз доказывают, что «правый» это далеко не всегда националист, хотя в последние десятилетия националистов принято записывать в «правые». Можно быть правым и при этом ярым антинационалистом и космополитом. Поэтому «не-национальные» правые ни в коем случае не являются авторитетом для националистов. Да и вообще, я в последнее время избегаю терминов «правый» и «левый» через неразрешимую путаницу, связанную с этими определениями.

Очевидно, что во времена Илариона не существовало наций в современном понимании. Но русский этнос тогда уже существовал, и тезис Илариона о его богоизбранности является ярким тому свидетельством. Здесь важен тот момент, что сообщество, пусть еще не национальное, а этническое, протонациональное, признается субъектом коллективной воли, коллективного спасения. Это и есть национальный путь к Богу.

Националистический этический идеал может быть универсальным с двух позиций. Если предположить, что каждая нация имеет свою этическую «правду», то этот постулат также является универсальным. А если же под нацией понимать духовную сущность, направленную в вечность и к абсолюту, то тогда «благо нации» может быть трактовано как соответствующее Богу благо. И противоречие снимается.

На определенном этапе развития этнических сообществ кастовый строй имел свои причины. Но сегодня он безвозвратно ушел в небытие и нация является сообществом свободных братьев по крови и духу. Нация должна быть бесклассовой общностью - в этом одна из целей нового витка националистической борьбы. Признание национального сообщества как сообщества братства и отход от кастовости и наследственности отнюдь не означает запуск либеральных механизмов, ведь либерализм антинациональный, антиэтничний, капиталистический, материалистический, эгоистический. А это коренным образом противоречит национализму. Тогда как идея равенства возможностей (но не стремление к абсолютному равенству!) и отход от наследственного принципа является здоровым требованием построения справедливого общества. Я не говорю о построении идеального общества, Рая. Я говорю о построении общества, максимально близкого к идеальному.

Постмодерн еще не получил адекватную времени теорию нации и национализма, и в этом главная проблема. Зародки этой теории уже формируются, и я думаю, что создание такой теории - вопрос времени. Этим должны заняться современные националистические интеллектуалы. Нация должна стать синонимом борьбы с капитализмом и глобализацией - тогда она получит новое дыхание. Я считаю, что история идет путем усложнения и развития. Каждая великая эпоха является определенным циклом, где есть свое зарождение, свой расцвет и свой упадок. А рассмотрение истории как непрекращающейся деградации - это подход контрпродуктивный и явно антинациональный. Ведь тогда первобытнообщинный строй, когда наций не существовало (так же как не существовало и Христианства, и вообще монотеистических религий, кстати) является самым совершенным. А нации, выходит - не более чем ступенька к еще большей деградации. Это мне кажется абсурдным. И напоследок - Гегель. История продолжается - а нация находится в развитии, потому что у нее есть огромный простор для этого, она имеет множество мощных врагов, которые стимулируют ее к развитию и к постоянной борьбе. Нация, которая сочетается с идеей справедливости, выходит на новый этап диалектического развития, говоря языком Гегеля.

Оригинал:

Іллєнко А., Вишинський С. Про філософські аспекти нації і націоналізму.

© 2010

КОМЕНТАРІ (1)


avatar

Олег Гуцуляк

04 листопада 2011 18:47

Додати коментар

Увійти через профіль для можливості залишати авторизовані коментарі.