Елена Семеняка
Национальный университет «Киево-Могилянская академия»
Напряжение между мифологическим (языческим) и эсхатологическим вектором изначально заложено в философии истории консервативной революции. «Вечное возвращение того же самого» (die ewige Wiederkehr des Gleichen) – ницшеанская метафора, предложенная автором первого академического исследования по консервативной революции Армином Молером в качестве общего знаменателя разнородных течений в её составе, практически сразу же была оспорена иными авторами, приметившими свойственный ей эсхатологизм и «апокалиптическую атмосферу», что также послужило аргументом против однозначной антимодернистской направленности консервативной революции [8, 163–164]. До сих пор ведутся споры о том, стоит ли понимать эволианское «возвращение к истоку», отождествлённое им с «революцией» как производным от лат. re-volvere [11, с. 7], в качестве циклического обновления или выхода на принципиально новый и ранее неведомый уровень, являющегося более распространённой ассоциацией со словом «революция».
Вращение планет вокруг Солнца, циклическая смена времён года, само «вечное возвращение» как возвращение «того самого» не может не наталкивать на мысль о том, мы имеем дело с блужданием по кругу «дурной бесконечности» – позиция, приписанная традиционным («жреческим») культурам известным исламским философом Гейдаром Джемалем, прежде всего в «Революции пророков». В ответ на эту интерпретацию родилась иная, противоположная «вечному возвращению» метафора «Новой Земли и Нового Неба» как устремлённости к Небывшему, пронизывающая всё творчество мыслителя и наиболее отчётливо провозглашённая в его метафизическом трактате «Ориентация – Север», во многом перекликающаяся с философией Радикального Субъекта, развиваемой Александром Дугиным в рамках более глобального задания разработки Новой Метафизики, «Путь» к которой был проложен в недавно вышедшей книге Натэллы Сперанской [7]. Среди классиков консервативно-революционной мысли эсхатологический вектор наиболее полно представлен в творчестве основателя движения Артура Мёллера ван ден Брука, который, как и следовало ожидать, заимствовал свой концепт «Третьего Рейха», позже перекочевавший в идеологический словарь национал-социалистов, из христианской эзотерический традиции, создав аналог «третьего завета» Дмитрия Мережковского, помогавшего ему с переводом на немецкий полного собрания сочинений Ф.М. Достоевского, и третьего «Царства Святого Духа» средневекового мистика Иоахима Флорского, хотя впервые эта идея прозвучала у раннехристианского еретика Монтана [4, с. 69]. Впрочем, сам Мёллер ван ден Брук отнюдь не был приверженцем христианства [4, с. 63–65].
«Компромиссным» вариантом между этими двумя линиями можно считать метафизическую телеологию истории иного видного представителя консервативной революции Эрнста Юнгера, согласно которой человечество после прохождения активно-нигилистической фазы, ознаменованной господством титанов, пересекает так называемый «магический нулевой пункт», сулящий «возвращение богов». Впрочем, изначально эта двойственность была заложена в метафизической динамике «переоценки всех ценностей» Ницше, которую воспроизвёл в мифологических терминах Юнгер и которая предполагает последовательное прохождение всех фаз вплоть до появления «новых ценностей» как рождения нового юного мира. Не случайно «поворот к истоку» и «программа обновления метафизики на новых основаниях», то есть фактически создания новой метафизики была поставлена на повестку дня одним и тем же глубочайшим философом ХХ ст. Мартином Хайдеггером, хорошо усвоившего и переосмыслившего основные темы творчества Фридриха Ницше, что заставляет усомниться в несовместимости этих двух подходов.
Концептуально это противостояние, конечно, восходит к философско-исторической дихотомии дохристианской циклической и христианской линейной парадигм, упирающейся в распространённое представление о том, что история в собственном смысле слова, то есть как наличие определённого эсхатологического проекта, родилась только с появлением христианства на европейских просторах. Согласно этому мнению, античные историки максимум описывали конкретную битву или вели историческую хронику (летопись), однако не мыслили в глобальных исторических категориях, не говоря о древних культурах вроде индийской, оперирующей космическими югами и манвантарами с их закономерным циклизмом. Соответственно, два означенных смысла революции сегодня жёстко ассоциируются с языческой и авраамической концепциями времени. Противоположность этих двух подходов наиболее контрастно представлена в творчестве Мирчи Элиаде, о гвардистской молодости которого уже известно многим, – историке и феноменологе религии, восхвалявшего циклизм языческого миросозерцания, точнее, «архаической религиозности» как способа уйти от «ужаса перед историей» и обвинявшего именно «иудео-христианство» в уничтожении способности переживать трансисторический, священный смысл событий, поскольку «историцизм сложился как продукт разложения христианского учения, он придает решающее значение историческому событию (что является одной из исходных идей иудео-христианства), но событию такому, каково оно есть, т.е. отбирая у него возможность вскрыть некий сотериологический (избавительский) трансисторический замысел» [13, с. 74], а также выхолащивании реальности посюстороннего мира.
Этот сюжет повторяется в творчестве уже упомянутого классика консервативной революции и радикального традиционализма Юлиуса Эволы, не видевшего ничего зазорного в «возвращении к исходной точке» и также указавшего на неспособность западного человека переживать не только священный смысл исторических событий, но и самой природы в опусе с недвусмысленным названием «Языческий империализм»: «Природа для западных людей перестала быть живым телом из символов, богов и ритуалов – блистающим Космосом, в котором как «царство в Царстве» свободно движется человек; она стала мутной роковой поверхностью, и её тайны профанические науки стараются обойти с помощью своих ничтожных законов и ничтожных гипотез» [12, с. 3]. Таким образом, легко убедиться, что отсутствие трансценденции, качественная однородность, бессмысленность и т.д. – свойства, приписываемые язычниками и христианами чуждым друг другу моделям времени в рамках циклической и линейной парадигм: для первых речь идёт о проекции смысла в потусторонний мир, по сути его вынесение за пределы реальности, для вторых – о бесконечном круговороте того же самого, даже если последний допускает периодические «вспышки интенсивности».
Впрочем, в контексте консервативно-революционных студий конфликт этих подходов кажется несколько наигранным, поскольку метаисторическая цель и содержание консервативной революции как эволианского «Восстания против современного мира», азы которого были доходчиво изложены в «Кризисе современного мира» и «Царстве количества и знамениях времени» основателя интегрального традиционализма Рене Генона, во многом определены именно отказом от западноевропейского прогрессизма, основанного на линейной концепции истории, в пользу традиционной циклической модели: «Истина состоит в том, что время не есть нечто развёртывающееся единообразно, и следовательно, его геометрическое представление в виде прямой линии, как его обычно рассматривают современные математики, даёт полностью ложную его идею из-за крайнего упрощения; далее мы увидим, что тенденция чрезмерного упрощения является ещё одной из черт современного духа и что, кроме того, она неизбежно сопровождается тенденцией всё сводить к количеству. Истинное представление времени присуще традиционной концепции циклов; это, разумеется, по существу концепция «качественного» времени...» [5, с. 43]
Если Мирча Элиаде, как и полагалось феноменологу религии, описал структуру и общие характеристики сакрального времени и пространства в рамках традиционной циклической модели, впрочем, снабдив свои теоретические схемы массой фактических деталей этнографического толка, то систематический анализ морфологии мировой истории, начиная с древности и заканчивая современным фаустовским типом культуры, по большому счёту, синонимичным европейскому, был предложен таким пионером консервативно-революционной мысли, как Освальд Шпенглер, чьё имя прочно вошло в анналы академической философии истории наряду с иными теоретиками циклической концепции истории. Действительно, «вместо монотонной картины линейнообразной всемирной истории, держаться за которую можно только закрывая глаза на подавляющее количество противоречащих ей фактов» [9, c. 55], Шпенглер воссоздаёт историю множества многообразнейших культур как «существ высшего порядка» с их рождением, расцветом, зрелостью и смертью, таким образом переводя дуальность циклического и линейного в плоскость противоборства плюрализма и монизма, а также органицизма и механицизма. В этом контексте, механический характер присущ не только искусственным теоретическим конструктам вроде линейной концепции истории, но и культуре на её поздних стадиях развития, когда она вырождается в цивилизацию. Именно это случилось с современной западной культурой, которой Шпенглер со свойственным ему историко-культурным пессимизмом, подпитанным громадной эрудицией в области сходных примеров, и вполне по-традиционалистки пророчит весьма недалёкую смерть.
Родственность шпенглерианского и традиционалистского диагноза современному миру не удивительна, ведь «с позиций традиционалистского дискурса, многое из того, что ныне именуется «прогрессивным», может быть воспринято в духе фразы «ничто не ново под солнцем», и более того, представляется симптомами культурного упадка, имевшими место также и в аналогичных циклах предыдущих цивилизаций много тысяч лет назад» [3, с. 103]. В эссе с красноречивым названием «Циклическая парадигма Традиции. Против модернистской парадигмы линейного «прогресса»» современный исследователь Керри Болтон показывает тождество циклической и традиционалистской концепции истории, раскрывая архетип любой исторической цикличности, представленный традиционалистским мифом о последовательной деградации мира и человечества в связи с переходом от Золотого века к Железному, в индуистских терминах именуемого Кали-югой. Профессор Болтон подчёркивает, что Золотой век как символ максимума жизненной энергии соотносим с «весенней» стадией развития культуры по Шпенглеру. Эвола развивает эту мысль следующим образом: «Прежде всего, Золотой век: эта эра соответствует изначальной цивилизации, естественно и совершенно пребывающей в полной гармонии с тем, что называется «традиционным духом». По этой причине, как расположение, так и раса, с которыми исторически и метаисторически ассоциирован Золотой век, обнаруживают связь с символами и атрибутами, характеризующими высшее назначение королевских привилегий – символами полярности, солярности, высоты, стабильности, славы и жизни в высшем смысле слова» [15, с. 184].
Однако исследователь не случайно обращает внимание читателя на принципиальный философско-исторический момент, существенно корректирующий сложившееся впечатление о том, что консервативно-революционная парадигма истории – циклическая. Согласно наблюдению Юлиуса Эволы, высказанном им в первом разделе трактата «Герметическая традиция» под названием «Множественность и двойственность цивилизаций», несмотря на то, что циклическая концепция «является здоровой реакцией на суеверие «истории» и «прогресса», вошедшие в моду примерно в то же время, что и материализм и западный сциентизм, тем не менее, следует соблюдать осторожность в суждениях, поскольку кроме множественности цивилизаций стоит принимать во внимание двойственность оных – в особенности, когда мы ограничиваемся временными периодами, каковые доступны нашему восприятию и чья сущностная структура поддаётся формулировке. Мы говорим, с одной стороны, о современной цивилизации, с другой – обо всех цивилизациях, ей предшествующих (для Запада разграничивающую линию можно провести в конце Средневековья)» [10, с. 42]. Именно этим отдельным положением современного мира обусловлена специфика консервативной революции как восстание против его оснований.
Из сказанного Эвола делает вывод, что большинство современных людей напрочь лишены возможности понять традиционный мир. Однако для нашего рассмотрения более значима трансформация консервативно-революционной концепции истории в связи с необходимостью сопротивления деструктивным процессам современности. Так, традиционалисты, усматривая в современной культуре Запада один из многих циклических упадков в истории культур, спокойно ожидают окончательного завершения цикла, после которого мир обновится или начнётся новый исторический виток в ином месте и времени. В отличие от них, консервативные революционеры осознают тот факт, что мы являемся свидетелями метадекаданса, который угрожает не какой-то отдельно взятой культуре, в данном случае европейской, знаменуя её постепенное разложение, а традиционному миру как таковому. Таким образом, на кон поставлено гораздо больше, чем и вызвано «реакционное» стремление консервативных революционеров повернуть вспять сам курс истории, ускорив смерть анти-Европы, извратившей всякий разумный порядок вещей, своими революционными, активно-нигилистическими и часто крайне футуристическими средствами.
Словами Олега Бахтиярова, «современный Запад противостоит другим цивилизациям не как иной вероисповедный мир, не как другой культурный мир, не как иная идеология – он противостоит религиям, культурам, идеологиям как таковым, он означает упразднение религии, культуры и идеологии, вытеснение, поглощение их технологиями, причем технологиями вполне определенного типа – технологиями превращения живого социального мира в машину. И противостоять ему можно лишь технологически – создав технологический мир иного типа» [2]. Такой методологический ход отвечает не либерально-механической («мир-как-машина») или консервативно-организмической («мир-как-организм»), а именно фашистско-магической установке и мировоззрению («мир-как-воля»), которое надстраивается над двумя другими уровнями с возможностью инструментального распоряжения потенциалом каждого из них [1].
Если представить консервативно-революционную телеологию истории в виде графической схемы, то она будет выглядеть как ускоряющееся движение до финиша прямой под названием «мета-Кали-юга», по достижению которого произойдёт поворот на сто восемьдесят градусов, затем возврат – на новом уровне – к ницшеанскому «источнику вечности по ту сторону добра и зла» (начала иудео-христианской линии, секуляризация которой породила Современность как инверсию традиционного мира), «где были крещены все вещи», и, наконец, рождение нового мира, ничего не ведающего об аномальном отклонении западноевропейской цивилизации. Фактически речь идёт об использовании мятежного духа фаустовской индустриальной цивилизации против неё ж самой, что обычно передаётся знаменитой формулой из «Утра магов» Луи Повеля и Жака Бержье «Рене Генон плюс танковые дивизии» и расшифровывается с помощью ставшего крылатым выражения Эрнста Юнгера с его статьи «Время судьбы» 1927 г. «Революция разрушает традицию как форму, но именно поэтому исполняет смысл традиции» [14, с. 97]. Метафизическую телеологию авторства Юнгера («господство титанов, в частности Прометея; магический нулевой пункт; возвращение богов») можно считать образцовой для всего движения консервативной революции.
Несложно заметить, что консервативно-революционная философия истории оказалась комбинацией линейной и циклической парадигм: инкорпорируя в проект «реакционного» и даже «мифологического» модернизма эсхатологизм авраамических религий, консервативные революционеры совершают волюнтаристский выбор [6, с. 359–360] в пользу домодерного, точнее, сверхмодерного мира Традиции, отличительной чертой которого, тем вознаграждением, ради которого идёт война, прежде всего, является умение людей Традиции переживать священный смысл событий и становится соучастником богов во время пересотворения этого мира – способность, которая проистекает из стремления, удачно названного Элиаде «тоской по метафизической реальности». Таким образом, следуя эсхатологической динамике «переоценки всех ценностей» Ницше, консервативно-революционный Апокалипсис постепенно обретает форму мифологического Рагнарёка, сопровождаясь окончательной деконструкцией постмодерна и восстановлением прав «метанарративов» – первого шага в сторону новой метафизики как вечного возвращения того самого...
Литература:
1. Бахтіяров О. Надцивілізація волі [Электронный ресурс] / Олег Бахтіяров. – Режим доступа : http://sd.org.ua/news.php?id=1127.
2. Бахтіяров О. Русская сверхцивилизация [Электронный ресурс] / Олег Бахтияров. – Режим доступа : http://varvar.ru/arhiv/texts/bahtijarov13.html.
3. Болтон К. Циклическая парадигма Традиции. Против модернистской парадигмы линейного «прогресса» / Керри Болтон ; пер. с англ. А. Волошина // Intertraditionale. Международный альманах Традиции и Революции. – 2010. – Вып. 1. – С. 103–117.
4. Васильченко А. Мёллер ван ден Брук и немецкий революционный национализм / Андрей Васильченко // Мёллер ван ден Брук, А. Васильченко. Миф о вечной империи и Третий Рейх. – М. : Вече, 2009. – с. 3–108.
5. Генон Р. Царство количества и знамения времени / Рене Генон. – М. : Беловодье, 1994. – 304 с.
6. Дугин А. Радикальный субъект и его дубль / Александр Дугин. – М. : Евразийское Движение, 2009. – 464 с.
7. Сперанская Н. Путь к Новой Метафизике / Натэлла Сперанская. – М. : Евразийское движение, 2012. – 290 с.
8. Шлоссбергер М. Эрнст Юнгер и консервативная революция // Четвёртая политическая теория : Материалы семинаров и конференций по политологии и политике в современном мире [под ред. А.Г. Дугина ; ред.-сост. Н. Сперанская, А. Сидоренко] / М. Шлоссбергер. – М. : Евразийское движение, 2011. – С. 145–172.
9. Шпенглер О. Закат Европы / Освальд Шпенглер. – Новосибирск : ВО «Наука», Сибирская издательская фирма РАН, 1993. – 592 с.
10. Эвола Ю. Герметическая традиция / Юлиус Эвола. – Москва-Воронеж : TERRA FOLIATA, 2010. – 288 с.
11. Эвола Ю. Люди и руины / Юлиус Эвола // Люди и руины. Критика фашизма : взгляд справа. – М. : АСТ : АСТ МОСКВА : ХРАНИТЕЛЬ, 2007. – С. 5–268.
12. Эвола Ю. Языческий империализм / Юлиус Эвола. – М. : Русское слово, 1992. – 112 с.
13. Элиаде М. Священное и мирское / Мирча Элиаде ; пер. с фр., предисл. и коммент. Н.К. Гарбовского. – М. : Изд-во МГУ, 1994. – 144 с.
14. Юнгер Э. Время судьбы / Эрнст Юнгер // Юнгер Э. Националистическая революция. Политические статьи 1923–1933 гг. – М. : «Скименъ», 2008. – С. 94–99.
15. Evola J. Revolt Against the Modern World : Politics, Religion, and Social Order of the Kali Yuga [translated from the Italian by Guido Stucco] / Julius Evola. – Rochester ; Vermont : Inner Traditions International, 1995. – 375 p.
© 2012
Додати коментар
Увійти через профіль