Святослав Вышинский
Институт философии им. Г. Сковороды Национальной академии наук Украины
Немецкий философ Эрнст Юнгер (1895-1998) резко выделяется на фоне других авторов своей эпохи – в отличие от большинства академических мыслителей, он сумел соединить в своем творчестве литературу, философию и мемуаристику, строгую черту между которыми провести трудно, а порой и вовсе невозможно. Эрнст Юнгер – философ и свидетель своей эпохи, однако, в отличие от кабинетных ученых, ему пришлось пройти через все исторические испытания не в качестве отрешенного зрителя и судьи времени, но в роли непосредственного участника всех переломных событий первой пол. XX в.
Как и большинство современников, Эрнст Юнгер испытал на себе все ужасы и тяготы обеих мировых войн – война стала определяющим фактором его литературного и философского творчества. Первый труд Эрнста Юнгера – роман «В стальных грозах» [1], вышедший в 1920 г. – своеобразный литературный дневник мыслителя, описание будней позиционной войны на Западном фронте, получивший необычайную популярность в 1920-1930-ые гг. в немецкоязычном мире. В отличие от известного романа Эриха Ремарка «На Западном фронте без перемен» 1929 г., книга Эрнста Юнгера лишена пацифистских нот, опыт войны в ней осмысляется, скорее, в стоико-героическом ключе, благодаря чему она получила широкое признание в германских правоконсервативных и националистических кругах, с которыми Эрнст Юнгер долгое время был тесно связан [2].
Первый литературный опыт, в некотором смысле, стал и первым шагом в философском творчестве Эрнста Юнгера: именно в романе «В стальных грозах», написанном на основании личного боевого опыта писателя, кристаллизуется философский тип Солдата [3]. Солдат есть воплощение технократического модерна и одновременно его прорыв, обозначающий надлом Нового времени, его приближение к «нулевой точке» [4] абсолютного нигилизма, венчающей напряжение целой эпохи. В этом смысле Первая Мировая война есть еще не пик модерна, но предельное приближение к этой точке – подтверждением чему служит и тот факт, что Великая война не дискредитировала, но напротив – во многом упрочила милитаристские настроения, нашедшие свое выражение сперва в юнгеровской фигуре Солдата, а затем – в образе Рабочего [5] как выразителя идеи «тотальной мобилизации» [6].
Итак, всякая «философия будущего» [7], возвещенная Фридрихом Ницше, требует предварительного «философствования молотом» [8], которое, как показал горький исторический опыт, неизбежно подымает «стальные грозы», подводящие человечество к грани разрушения не только неких духовных ценностей, но и самого материального основания жизни. Эрнст Юнгер, прошедший Первую Мировую войну командиром штурмовой группы, получивший 14 ранений, награжденный Железным крестом, Рыцарским крестом Дома Гогенцоллернов и медалью «За заслуги», принимает это как историческую необходимость. Ибо «война выражает не какую-то часть жизни, а всю жизнь в ее полноте» [9], равно как и «сама жизнь имеет воинственную природу» [10].
В битвах Первой Мировой войны погибли не только миллионы солдат европейских армий, но и были напрочь перевернуты ценности и чаянья старого мира – место которых, однако, заняли новые идеи и новые перспективы, в последующем воплотившиеся в фигуре Рабочего, интегрирующей унифицирующие, тоталитарные тенденции нового века. Ведь фактически Рабочий как некий архетип «нового человека» был порожден Солдатом – идея и практика тотальности труда и мобилизации могли возникнуть только из опыта тотальности войны: «В войне мы видим не только закат старого мира, но и восход новой эпохи» [11]. В этом смысле Первая Мировая война послужила неким алхимическим тиглем, в котором новые исторические фигуры обрели свои качества и очертания.
В философском трактате «Рабочий. Господство и гештальт» 1932 г. Эрнст Юнгер дает ряд характеристик этого типа – и главной из них является упрощенность как следствие унификации. В отличие от предвоенного бюргера, Рабочий предстает воплощением стихийных [12], титанических сил – следовательно, его основополагающими чертами являются консолидированная воля, дисциплина и всеобщность. Развивая мысль Эрнста Юнгера, мы можем вести речь о том, что Рабочий непосредственно реализует ницшевскую идею о Сверхчеловеке [13], «титане модерна» [14].
Однако мостом между Рабочим и Сверхчеловеком служит Солдат, который «сознательно борется и гибнет за идею» [15]. Лишь опыт войны, ее потрясения способны не только разрушить основания старого мира, но и заложить фундамент нового – следует ли напоминать, какое значение имела война в философском поиске и Эрнста Юнгера (1914-1918), и его предшественника Фридриха Ницше (1870). Война, таким образом, в фокусе юнгеровской философии предстает как полнота жизни – которая в полной мере проявляется лишь в отчаянной игре со смертью. И как поиск – «свободной смерти» [16], дабы «умереть в борьбе и растратить великую душу» [17].
«Любите мир как средство к новым войнам» [18]. Война, как и всякое испытание, раскрывает в человеке как самые низкие, так и самые высокие стороны – соответственно, война знает не только жертвы и преступления, но и подвиги героев. Страх войны есть страх смерти – следовательно, страх перед испытаниями и утратами, без которых невозможно движение вперед. Чем выше возможности и требования человечества – тем страшнее грозящие ему испытания, которые уже в нач. XX в. отразились в опыте «тотальной войны», геноцида и применения оружия массового поражения. Первая Мировая послужила началом. Так или иначе горделивые чаянья, стремление возвыситься до олимпийских высот влекут за собой небывалые прежде катастрофы, которые либо убивают – либо делают сильнее.
Именно с Первой Мировой войны Эрнст Юнгер начинает обратный отсчет нигилизма, предвидев закономерный зенит и падение модерна. Дисциплина, доблесть и верность как лучшие качества Солдата, умноженные на новые технические условия ведения войны, в последующем стали основанием для утверждения неотрадиционного мифа, связанного с тоталитарными правоконсервативными движениями 1920-1930-ых гг. как в Европе, так и за ее пределами. Представители «традиционного клуба» извлекли из опыта Великой войны положительные выводы, понимая ее как преддверие великого возрождения Запада – уже не на либерально-гуманистических началах Великой Французской революции, но на заново обретенных традиционных идеалах, прошедших проверку огнем и сталью.
Межвоенные десятилетия стали тем уникальным периодом, когда Новое время в лице ликующей науки и техники слилось в едином порыве с миром Традиции, архаикой, вылившейся в новую «мифологию XX в.» [19]. Это обстоятельство одним из первых было замечено швейцарским психологом Карлом Юнгом [20], который усмотрел в праворадикальных идеологиях своего времени перерождение изначальных расовых архетипов, выразившееся не только в различных формах народничества, культе «крови и почвы» – но и в совершенно новом значении, которое начали придавать ценностям, в просвещенный век прослывшим «устаревшими» и «средневековыми». В этом смысле следует подчеркнуть, что размышляя о мифической фигуре Солдата, кристаллизовавшейся на полях Первой Мировой войны, Эрнст Юнгер, как и его толкователи [21], подразумевали под ней некий синтез традиционного воинского идеала – и новейшего типа регулярного бойца, не только психологические, но и метафизические качества которого обусловлены современной технической организацией.
Тем не менее, за ширмой «тотальной мобилизации» просвечивают элементы старины. Неслучайно брат Эрнста Юнгера, философ Фридрих Юнгер в одном из своих трудов, посвященном анализу древнегреческой мифологии, усматривает особую связь между хтоническим архетипом Прометея и технократической цивилизацией модерна [22], обнажая ее глубинные метафизические истоки. Титаническую природу науки и техники Нового времени признает и сам Эрнст Юнгер – и наиболее остро она, по его убеждению, проявляется в зените модерна, а именно в промежутке 1914-1945 гг. В свою очередь, для Фридриха Юнгера не менее важной является дата 1912 г. – крушение «Титаника» [23], в котором он увидел зарю будущих грандиозных пожарищ – закономерных последствий «масштабного, налаженного умерщвления с помощью рациональных механизмов» [24].
Размышления о метафизических основаниях новой войны пронизывают большую часть юнгеровских публикаций 1920-ых гг., в которых он отмечает возрастающую механизацию боевых действий – и, как результат, механизацию и человеческих существ как технических операторов [25]. Позднее этот тезис будет оформлен и в труде «Рабочий. Господство и гештальт», в котором автор подчеркивает слияние технического и человеческого гештальтов в единое целое, изменение природы фронтового солдата. Для Эрнста Юнгера армия – это уже не только армия солдат, но и «армия моторов» [26], которые после революционных свершений становятся неотъемлемой частью и гражданской жизни, превращая ее в акт «тотальной мобилизации», в которой оканчательно стираются границы между миром и войной, работой и разрушением. С другой стороны, тип Солдата во все большей степени теряет ранговые различия, уникальность, внешний статус, растворяясь в огненных смерчах и среди монотонных ландшафтов, выжженных ударами артиллерии.
Технические аспекты Первой Мировой войны сразу позволили современникам отметить ее переломную роль в становлении технократической цивилизации. Именно война есть та площадка, на которой по-настоящему испытываются на прочность и эффективность не только технологии и формы организации общества, но человеческие характеры, их способность принимать вызовы стремительно меняющегося мира и совладать с новыми реалиями. Фигура фронтового Солдата, а затем и Рабочего на поле всеобщей мобилизации – и являются теми идеальными типами позднего модерна, которым под силу пройти сквозь грозы глобальных конфликтов и переродиться, подобно мифическому Фениксу, в новые фигуры пост-исторического бытия, за «стеной времени» [27], о которой немецкий философ пишет в одноименной книге 1959 г.
Современник и интерпретатор творчества Эрнста Юнгера, итальянский философ Юлиус Эвола на протяжении 1930-ых гг. публикует в близких к фашистскому режиму изданиях серию статей на тему воинской традиции [28], уделяя особое внимание вопросам метафизического обоснования нового кшатрийского мировоззрения, основанного на символах «мужества, чести, храбрости» [29]. При этом, оставаясь под влиянием Эрнста Юнгера, как «консервативный революционер» он не видит резких противоречий между средневековыми реалиями и новейшими тенденциями развития военного дела – но, напротив, полагает возможным реализацию вечных, традиционных ценностей и императивов сквозь ткань современности.
Для Юлиуса Эволы война священна [30], в сражении главными он считает не какие-то прагматические задачи, но сам процесс как путь духовной реализации, проводя в этом различие между войной «великой» и «малой» [31] – где первая есть не что иное, как борьба с самим собой, перманентное преодоление человеческой ограниченности посредством подвига. Эта ницшевская по своему духу идея созвучна ранним юнгеровским сочинениям, в которых Солдат предстает как воплощение беззвестного героя – с той разницей, что в традиционном мире герой запечетлевает свое имя в скрижалях поколений, тогда как герои «тотальной войны» лишены имен, памяти, их подвиг измеряется жизнями миллионов. Поединок уступает место уничтожению, а главная заслуга солдат – не одержать победу, а выстоять на поле боя. В «тотальной войне» побеждает тот, кто в силах выжить.
Направление этых мыслей развивается и в политической публицистике Эрнста Юнгера межвоенных лет: немецкий мыслитель строго разграничивает две исторические эпохи, разделенные Первой Мировой войной как точкой невозврата: «Мы пережили войну. Это переживание, изменив нас коренным образом, заставило почувствовать дыхание самой судьбы» [32]. Нигилизм Великой войны – активный, разрушающий, и посему он есть одновременно и высшая форма очищения и созидания, понятых в ницшеанском ключе. Тогда как нигилизм Второй Мировой – абсолютное дно, «линия», за которой происходит полная переоценка ценностей и начинается принципиально новый виток в истории западной цивилизации.
Мы можем охарактеризовать межвоенные годы не только как парадоксальный симбиоз Традиции и Нового времени – но также и как последние конвульсии откровенно традиционного и откровенно модернового в мировосприятии европейского человека. Позволив в последний раз распуститься цветам волюнтаристского модерна, а с ним пробудив ото сна и архаические пережитки, «судьба», на которую так уповал Эрнст Юнгер, окончательно удушила последние ростки прежнего мира и подвела Запад к «концу истории». В некотором смысле, Новое время заканчивается в 1945 г., а не в 1914-ом. Тридцатилетний промежуток между этими датами – длящееся завершение, приближение к развязке, первый аккорд которой был положен выстрелом в Сараево.
Литература:
1. Юнгер Э. В стальных грозах / Эрнст Юнгер. — СПб : Владимир Даль, 2000. — 336 с.
2. Михайловский А. Политическая публицистика Эрнста Юнгера в интеллектуальной истории Веймарской Германии / Александр Михайловский // Националистическая революция. Политические статьи 1923-1933 / Эрнст Юнгер. — М. : Скименъ, 2008. — С. 324, 328—334.
3. Козловски П. Миф о модерне : Поэтическая философия Эрнста Юнгера / Петер Козловски. — М. : Республика, 2002. — С. 33.
4. Юнгер Э. Через линию / Эрнст Юнгер // Судьба нигилизма / Эрнст Юнгер, Мартин Хайдеггер, Дитмар Кампер, Гюнтер Фигаль. — СПб : С.-Петербургский университет, 2006. — С. 32.
5. Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт / Эрнст Юнгер // Рабочий. Господство и гештальт. Тотальная мобилизация. О боли / Эрнст Юнгер. — СПб : Наука, 2002. — С. 55—440.
6. Юнгер Э. Тотальная мобилизация / Эрнст Юнгер // Рабочий. Господство и гештальт. Тотальная мобилизация. О боли / Эрнст Юнгер. — СПб : Наука, 2002. — С. 441—470.
7. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего / Фридрих Ницше. — СПб : Кристалл, 2002. — 256 с.
8. Ницше Ф. Сумерки кумиров, или Как философствовать молотом / Фридрих Ницше // О пользе и вреде истории для жизни. Сумерки кумиров, или Как философствовать молотом. О философах. Об истине и лжи во вненравственном смысле / Фридрих Ницше. — М. : АСТ, 2005. — С. 119—222.
9. Юнгер Э. Националистическая революция. Политические статьи 1923-1933 / Эрнст Юнгер. — М. : Скименъ, 2008. — С. 228.
10. Там же. — С. 228.
11. Там же. — С. 32.
12. Эвола Ю. «Рабочий» в творчестве Эрнста Юнгера / Юлиус Эвола. — СПб : Владимир Даль, 2005. — С. 34.
13. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого / Фридрих Ницше // Так говорил Заратустра. К генеалогии морали. Рождение трагедии. Воля к власти. Посмертные афоризмы / Фридрих Ницше. — Минск : Харвест, 2005. — С. 6.
14. Козловски П. Миф о модерне : Поэтическая философия Эрнста Юнгера / Петер Козловски. — М. : Республика, 2002. — С. 135.
15. Юнгер Э. Националистическая революция. Политические статьи 1923-1933 / Эрнст Юнгер. — М. : Скименъ, 2008. — С. 15.
16. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого / Фридрих Ницше // Так говорил Заратустра. К генеалогии морали. Рождение трагедии. Воля к власти. Посмертные афоризмы / Фридрих Ницше. — Минск : Харвест, 2005. — С. 59.
17. Там же. — С. 60.
18. Там же. — С. 38.
19. Розенберг А. Миф XX века. Оценка духовно-интеллектуальной борьбы фигур нашего времени / Альфред Розенберг. — Tallinn : Shildex, 1998. — 528 с.
20. Юнг К. Психология нацизма / Карл Юнг // Душа и миф. Шесть архетипов / Карл Юнг. — Минск : Харвест, 2004. — С. 359—398.
21. Эвола Ю. «Рабочий» в творчестве Эрнста Юнгера / Юлиус Эвола. — СПб : Владимир Даль, 2005. — 192 с.
22. Юнгер Ф. Греческие мифы / Фридрих Юнгер. — СПб : Владимир Даль, 2006. — С. 103—104.
23. Юнгер Ф. Предварительные замечания / Фридрих Юнгер // Совершенство техники. Машина и собственность / Фридрих Юнгер. — СПб : Владимир Даль, 2002. — С. 6—7.
24. Козловски П. Миф о модерне : Поэтическая философия Эрнста Юнгера / Петер Козловски. — М. : Республика, 2002. — С. 137.
25. Юнгер Э. Националистическая революция. Политические статьи 1923-1933 / Эрнст Юнгер. — М. : Скименъ, 2008. — С. 225.
26. Там же. — С. 225.
27. Козловски П. Миф о модерне : Поэтическая философия Эрнста Юнгера / Петер Козловски. — М. : Республика, 2002. — С. 113.
28. Эвола Ю. Метафизика войны / Юлиус Эвола. — Тамбов : Полюс, 2008. — 168 с.
29. Юнгер Э. Националистическая революция. Политические статьи 1923-1933 / Эрнст Юнгер. — М. : Скименъ, 2008. — С. 15.
30. Эвола Ю. Метафизика войны / Юлиус Эвола. — Тамбов : Полюс, 2008. — С. 20—21.
31. Там же. — С. 37—38.
32. Юнгер Э. Националистическая революция. Политические статьи 1923-1933 / Эрнст Юнгер. — М. : Скименъ, 2008. — С. 32.
Аннотация:
В статье анализируется значение Первой Мировой войны в философском развитии Эрнста Юнгера. Эпоха «тотальных войн» рассматривается как необходимое преддверие «нулевой точки» нигилизма и обновления культуры и философии. Особое внимание уделяется мифической фигуре Солдата как предшественника юнгеровского образа Рабочего, значению Великой войны для становления тоталитарного общества и последующего падения модерна.
Публикация:
Вышинский С. Эрнст Юнгер «в стальных грозах» Мировой войны / Святослав Вышинский // Гром побед и горечь поражений. К 100-летию Первой мировой войны: Материалы международной заочной научной конференции (Россия, Воронеж, 29 июля 2014 г.). — Воронеж: Воронежский государственный аграрный университет имени императора Петра I, 2014. — С. 193—200.
© 2014
Додати коментар
Увійти через профіль