Распад традиционного общества под влиянием цивилизации Запада (на примере арабской цивилизации)

Евгений Руцкий
Европейский гуманитарный университет

Введение

Западная цивилизация не только не имеет аналогов в истории, она зиждется на основаниях, которые в корне отличны от оснований, на которых строятся все остальные цивилизации. Если в эпоху Средневековья христианскую Европу ещё в какой-то мере можно было сравнивать с арабской цивилизацией, то на дальнейших этапах развития цивилизация Запада кардинально разошлась со всем остальным миром.

Мы в достаточной мере привыкли к мысли о том, что западная цивилизация является эталоном и высшим достижением человечества, уникальным средоточием прогресса, разума, техники, благополучия. Все, что связано с западной цивилизацией, априори кажется лучшим и превосходящим по значимости практически любые достижения других цивилизаций. Мысль о том, что это может быть иллюзия и мираж, кажется абсурдной и не имеющей под собой никаких оснований.

Действительно, западная цивилизация сумела вызвать технологический бум, она дала миру огромное количество приспособлений, позволяющих сокращать силы и время, организовывать досуг и проживать жизнь в радикально иной перспективе. На основании технологического прогресса, открывшего перед человечеством путь к многочисленным модальностям комфорта, зиждется представление о преимуществе западной цивилизации.  

Подойдя к этому представлению, становится понятно то, чем оно привлекательно. Краеугольным камнем тут выступает бесконечное желание комфорта, удовольствия, отдыха и снятие напряжения. Благодаря технике и обмену в этой цивилизации человек может себе позволить не тратить много времени на поиск и добычу пищи, он практически не боится умереть от голода и может особо ничего не делать для того, чтобы удовлетворялись его первичные потребности, свойственные человеку как виду.

Эта культивация состояния комфорта настолько глубоко укоренена в западном сознании, что воспринимается как исходный критерий всякого благополучия. На Западе практически никто не ставит под сомнение и не анализирует сам этот критерий, его альтернативы и перспективы.

Для таких сомнений есть все предпосылки. Их можно свести к тому, что непрерывное культивирование удовольствия и регулярное состояние комфорта разрушают  баланс не только телесный, но и психический. Подобно тому, как животное в домашних условиях постепенно теряет навыки к добыче пищи, так и человек в состоянии комфорта постепенно теряет навыки к выживанию, к труду, его первичные потребности практически перестают стимулировать к деятельности.

Западная цивилизация создает условия для утраты стимулов, для развития социального иждивенчества и паразитизма, она располагает ко сну и бездействию. Техника все глубже проникает в сферы, в которых прежде работало тело. Поскольку цивилизация Запада позволяет иметь первичные блага и не затрачивать на них особых усилий, разрушаются ценности. Это не совсем очевидно, но ценность тесно связана с затрачиваемыми усилиями, она требует жертвования. Замена ремесленничества промышленным производством в западной цивилизации постепенно привела к выхолащиванию усилий, а потому и к утрате ценностных ориентиров.

«Заколдованный» мир экзистенций, в котором существовали какие-то ценности, оказался заменен на расколдованный и десакрализованный мир «симулякров». В этом мире живые вещи оказались искусственными, а физическое тело помещено в такие условия существования, при которых оно непрерывно деградирует. В этой ситуации существование перестало быть наполнено экзистенциальным смыслом и содержанием. Оно утратило чувство равновесия, баланса и справедливости в самом своём корне.

В принципе, работа не ставит целью придти к «окончательному решению» вопроса о том, приписать западной цивилизации «прогресс» или «деградацию». Гораздо более существенным здесь является тезис о наличии у западной цивилизации сторон, позволяющих при некотором фокусе зрения сформировать представление о Западе как об источнике распада. В свете такого представления мысль о деструктивном влиянии цивилизации Запада на традиционный мир выглядит вполне закономерно.

В принципе, для каждой цивилизации характерен страх перед чужим. Обычно по линии этого страха проводятся границы между одной и другой цивилизациями. Следствием подобного является некоторый изъян, который одна цивилизация обычно приписывает другой. Для возникновения представления о таком изъяне достаточно просто отличаться, поэтому наличие исключительно на Востоке точки зрения о цивилизации Запада как о «цитадели распада» еще ничего не значит – такая точка зрения может быть вызвана завистью или страхом. Проблема в том, что Запад стал восприниматься как место разложения и распада не только извне, но и изнутри.

В этом исследовании предпринимается попытка понять, почему западная цивилизация изнутри и извне интерпретируется умирающей и несущей деструктивный заряд традиционному миру. Целью является анализ этой интерпретации, а также некоторых её проявлений в контексте арабской цивилизации.

Смысл избранной темы обусловлен актуальными процессами, происходящими в современном мире – от исламизации Европы до радикального ислама. С нашей точки зрения напряжение, формируемое соприкосновением западной и исламской парадигм, возможно частично разрядить, если уходить от односторонности восприятия и рассматривать эти парадигмы с разных точек зрения.

Анализ планируется провести в двух направлениях. В первой части работы мы попытаемся исследовать, что же не так в современной западноевропейской цивилизации, чем она страшна для традиционного общества и почему она понимается как умирание и распад в концепциях двух выдающихся умов ХХ в. – О. Шпенглера и Р. Генона. Во второй части работы мы предпримем попытку понять угрозы и основания для возникновения чувства ненависти у арабской цивилизации к западноевропейской, ориентируясь на доктринальную специфику ислама и исторические предпосылки.

1. Цивилизация Запада: концепты распада. От О. Шпенглера к Р. Генону

Интерпретация значимости человека во Вселенной в различные эпохи существенно менялась. В эпоху Возрождения человек был объявлен «венцом творения». В эпоху Просвещения он стал не только «венцом», но и «господином природы». Такая с психической точки зрения переоценка неизбежно приводит к формированию теневых последствий, которые принимают явные и латентные формы.

Например, к ним можно отнести ощущение упадка, которое затронуло многих гениев XIX–XX вв. А. Шопенгауэр окрестил мир «наихудшим из возможных», у Ф. Ницше «умер Бог», у С. Кьеркегора человеческая жизнь – это ни что иное, как отчаяние. А. Камю видит в науке «метафору», а в жизни – средоточие бессмысленности и абсурда.

Гнетущее настроение западных философских дискурсов несколько разрядилось мировыми войнами, скрывшись в ощущении бессмысленности и пустоты. На это указывает появление концепции симулякра у Ж. Батая, которую следом подхватили Ж. Делез и Ж. Бодрийяр. Только из бессмысленности могла родиться концепция деконструкции у Ж. Деррида, смысл которой лишь в том, что любую вещь можно разобрать и по-разному собрать...

Несмотря на то, что констатация атмосферы распада в западной цивилизации в некотором смысле голословна и иррациональна, она исходила из пассионарной среды. Можно до бесконечности перебирать факты для обоснования или отрицания феномена распада, однако популярность такого фокуса зрения свидетельствует о наличии психических условий для его появления.

Достаточно сложно идентифицировать время появления этих условий, потому что западная культура пропитана эсхатологией. Самурайский харакири – лишь маленький индивидуальный отголосок того глобального и всеобщего «конца света», ожидание которого многие века питало европейскую историю и культуру.

Поскольку «конец света» может наступить в любой момент, но никто не знает в какой именно, в коллективном сознании формируется открытый гештальт, который становится привычкой. Наличие открытого гештальта всегда раздражает, отягощает, истощает и утомляет, поэтому психика обязательно стремится его закрыть. Поскольку с религиозной точки зрения человек не может никак узнать дату «конца света», а психика работает по другим правилам и требует «закрытия гештальта», возникают различные варианты разрядки.

К таким разрядкам можно отнести психические эпидемии, сопровождавшиеся паническими приступами и бумом суеверного мышления. Любопытное описание подобного перед солнечным затмением 1654 г. приводит историк Ж. Делюмо: «Невообразимые глупости происходили ... во всей Франции, Испании, Италии и Германии. Кто-то распространил слух, что во время затмения нужно быть одному, иначе не проживешь до вечера. Наиболее доверчивые заперлись в одиночестве по спальням. Поскольку все ожидали конца света, то происходили многочисленные крещения, исповеди, покаяния» (1).

«Расколдовывание мира» в период торжества рационализма усугубило ситуацию, поскольку обесценило религиозные способы, предназначенные для разрядки этого открытого гештальта. Поскольку христианский эсхатологизм многие века внедрялся в психоэмоциональную конституцию коллективного сознания, он постепенно стал латентным и не требующим веры. Невозможность закрыть такой гештальт вполне могла послужить одной из причин формирования представлений об обреченности и кризисе западной цивилизации.  

Ощущение глобального кризиса цивилизации Запада обусловлено не только эсхатологией, но и самим изменением статуса человека в универсуме. Это неизбежно привело к смене системы координат и ценностей, а также к радикальной трансформации специфики восприятия и мироощущения.

Дело в том, что до конца эпохи Средневековья человек не воспринимал себя как личность. Он был функцией чего-то несоизмеримо большего, нежели обособленный индивид. Именно с этим связаны представления о человеке как об «образе Бога», о тождестве микрокосма и макрокосма и пр. Если убрать метафоры, то можно сказать, что корень человеческой сущности пролегал в бессознательной сфере, а это уже идентичность совсем иного порядка.

Специфика бессознательного в достаточной мере изучена психоаналитиками. Прежде всего, для бессознательного времени как такового не существует, оно ориентировано на общее и универсальное, практически не восприимчиво к частному, уникальному и фрагментарному. Для бессознательного смерть является малозначимым и несущественным фактом, тогда как ценность отдельного индивида всегда уступает ценности общности и вида.

Бессознательное является ключом к пониманию традиционных цивилизаций. Зная его «почерк», становятся понятными многие древние повествования: ветхозаветные люди, живущие многие сотни лет; день Брахмы, длящийся несоразмерное человечеству как виду время – более 4 миллиардов лет и т.д.

Лишь в ХХ в. историки стали приближаться к пониманию роли бессознательного применительно к специфике традиционного мира. Чтобы как-то раскрыть данное обстоятельство и сделать хотя бы частично понятной тему, будет уместно привести выдержки из работы Жака Ле Гоффа «Цивилизация средневекового Запада», которые содержат некоторые ключи к осмыслению достаточно чуждого современному человеку восприятия. К сожалению, без развития определенного психического навыка весьма непросто ощутить картину мира с перспективы бессознательного, поэтому мы вынуждены прибегать к формально избыточному цитированию для раскрытия темы.

«Марк Блок нашел поразительную формулу, которая, казалось бы, резюмировала отношение средневековых людей ко времени: полное безразличие. Это безразличие выражалось у скупых на даты хронистов (они вообще, как мы увидим ниже, были равнодушны к точным цифрам) в неопределенных выражениях типа «в это время», «тем временем», «вскоре после этого». Смешение времен было в первую очередь свойственно массовому сознанию, которое путало прошлое, настоящее и будущее. Оно, это смешение, проявлялось особенно отчетливо в стойкости чувства коллективной ответственности – характерной черте примитивизма. Все ныне живущие люди отвечают за проступок Адама и Евы, все современные евреи ответственны за страсти Христовы, а все мусульмане – за магометову ересь. Как было уже отмечено, крестоносцы конца ХI в. считали, что они направляются за море, чтобы покарать не потомков палачей Христа, а самих палачей. Равным образом и долго сохранявшийся анахронизм костюмов в изобразительном искусстве и театре свидетельствует не только о смешении эпох, но главным образом о чувстве и вере средневековых людей в то, что все существенное для человечества является современным. Каждый год на протяжении тысячелетий литургия заставляла христиан заново переживать сжатую в ней с необычайной силой священную историю. Здесь мы имеем дело с магической ментальностью, которая превращает прошлое в настоящее, потому что канвой истории служит вечность.
 
...Однако уже само воплощение Господа влекло за собой необходимость датировок. Жизнь Христа разделила историю на две части, на этом событии основывалась христианская религия; отсюда – и склонность, более того, чрезвычайная чувствительность к хронологии. Но эта хронология не определялась протяженностью времени, которое делится на равные отрезки и может быть точно измерено, — то, что мы называем объективным или научным временем. Она имела знаковый характер. Средневековье, столь же жадное на даты, как и наша эпоха, датировало события по другим правилам и с другими целями. То, что важно было датировать в средние века, отличалось от того, что важно датировать нам. Приняв это, несомненно, существеннейшее различие, мы, как мне кажется, поймем, что средневековый человек был далек от безразличия ко времени. Напротив, он был к нему особенно чувствителен. Просто-напросто, если он не был точен, так это потому, что не испытывал в том нужды, ибо само событие не рассматривалось им в плане отсылки к определенной дате, то есть числу. ... Обозначения того или иного дня зависели от различных хронологических систем, которые сосуществовали в сознании средневекового человека. Истина состоит в том, что он не знал ни унифицированного времени, ни единообразной хронологии. Множественность времен — такова реальность для средневекового разума» (2).

Такое восприятие времени наглядно иллюстрирует непосредственное участие бессознательного в европейском средневековом мироощущении. Более того, схожее мироощущение присуще всем другим традиционным цивилизациям.

Начиная с эпохи Возрождения, цивилизация Запада постепенно стала изменять вектор. Центр своей сущности человек стал вкладывать в личность, в индивидуальность, в разум, тогда как влияния бессознательного все более вытеснялись. Произошел экзистенциальный переход от переживания всеобщего и универсального к чему-то частному, обособленному, фрагментарному, фактическому. Такой переход психически идентичен мотиву грехопадения, изгнания, проклятия. Именно с этим обстоятельством можно связать формирование представлений о радикальном кризисе цивилизации Запада и ее упадке. Именно это «падение» является наиболее существенной причиной, по которой Запад вызывает чувство отторжения и ненависти у части традиционного мира, базирующегося на символическом и религиозно-мифологическом начале.

Ситуация «падения» из «всеобщего» и «универсального» в частное в традиционном контексте довольно детально описана культурным антропологом и историком религий М. Элиаде: «Что открывается нам во всех этих мифах и символах, всех этих обрядах и мистических техниках, этих легендах и верованиях, за которыми более или менее ясно проглядывает представление о coincidentia oppositorum, воссоединении противоположностей, слиянии фрагментов в единое целое? Прежде всего – глубочайшая неудовлетворенность человека своим положением в мире, тем, что называется людским жребием. Человек ощущает свою оторванность и отделенность от всего мироздания. Часто ему трудно даже внятно объяснить природу этой отделенности, но порой он чувствует себя отрезанным от «чего-то» могучего, «чего-то» совершенно иного, чем он, порой же – отделенным от некоего вневременного «состояния», о котором у него не сохранилось четких воспоминаний, но которое он смутно помнит в глубине своего существа: этим изначальным состоянием он наслаждался до Времени, до Истории. Эта отделенность приобрела форму разлома, проходящего внутри личности и затронувшего при этом сущностную основу мира. Это было «падение», не обязательно в иудео-христианском значении термина, но падение, влекущее за собой фатальные, роковые последствия для человечества и одновременно – онтологическое изменение структуры мира» (3).

Фактически, цивилизация Запада, в корне своем практически утратившая оперативное символическое и мифо-религиозное начало, через приоритет сознательного, через рационализм, через восприятие человека как бренного, обособленного и отчужденного существа, обрушивает как свою целостность, так и представляет угрозу для целостности других цивилизаций. Мифология и религия – тут лишь внешние проявления, проблема в том, что основание западной цивилизации расходится с правилами, по которым работает психика. Такое обрушение целостности психически воспроизводит травму рождения, а потому вызывает сложный комплекс негативных подсознательных переживаний.

Одной из ключевых фигур, которая начала постулировать европейскую цивилизацию как распад и умирание, был немец О. Шпенглер – автор монументального труда «Закат Европы». Достаточно любопытно, что, несмотря на громкое и фундаментальное название, тема умирания европейской цивилизации в ней звучит исключительно фрагментами и намеками, тогда как работа посвящена изучению циклов развития и упадка ключевых цивилизаций в истории.

О. Шпенглер на базе поистине огромного количества материала всего лишь констатировал то, что европейская цивилизация находится на последней завершающей стадии: «Падение Западного мира представляет собой ни более ни менее как проблему цивилизации. ... У каждой культуры своя собственная цивилизация. В первый раз эти два слова, обозначавшие до сих пор смутное этическое различие личного характера, рассматриваются здесь в периодическом смысле, как выражение строгой и необходимой органической последовательности  фактов. Цивилизация есть неизбежная судьба культуры. Здесь мы достигаем того пункта, с которого становятся разрешимыми последние и труднейшие вопросы исторической морфологии. Цивилизация – это те самые крайние и искусственные состояния, осуществить которые способен высший вид людей. Они – завершение, они следуют как ставшее за становлением, как смерть за жизнью, как неподвижность за развитием, как умственная старость и окаменевший мировой город за деревней и задушевным детством, являемым над дорикой и готикой. Они – неизбежный конец, и тем не менее с внутренней необходимостью к ним всегда приходили» (4).

На основании концепции циклов О. Шпенглер заключает, что «будущность Запада не есть безграничное движение вверх и вперед по линии наших идеалов, тонущее в фантастически необъятном времени, но строго ограниченный в отношении формы и длительности и неизбежно предопределенный, измеряемый несколькими столетиями  частный феномен истории» (5).

Рассматривая метафизические основания западноевропейской цивилизации, автор абсолютно категорично констатирует высокую степень ее деструктивности: «В страшном сне не привидится, сколько всего уничтожила западноевропейская культура в областях, относящихся к сфере ее влияния, посредством реформ, проведенных в ее собственном стиле» (6).

Куда более категоричное видение распада и деструктивности западной цивилизации представлено в работах основателя «философии» традиционализма Рене Генона. Он видел кризис западной цивилизации не только изнутри, но и снаружи. Будучи выходцем из буржуазной французской семьи, он отрекся от всего «западного», навсегда уехал в Каир и стал мусульманским шейхом.

Мировоззрение Р. Генона выдает «почерк» бессознательного, он выражен в презрении к фактографии и ориентирован на вещи «универсального и всеобщего порядка». Метод Р. Генона – это «интеллектуальная интуиция», которая расставляет и оценивает ту или иную ситуацию в соответствии с механикой бессознательного. Сам Р. Генон отрицает психические основания своего мировоззрения, интерпретируя свои идеи через «метафизический принцип». Подобно О. Шпенглеру, Р. Генон для характеристики упадка западной цивилизации исходит из концепции циклов, однако, в отличие от первого, он опирается не только на интуицию, но и на сакральные религиозные доктрины, что значительно отпугивает академическую среду от изучения его наследия.

Основания для констатации кризиса у Р. Генона весьма далеки от науки в её классическом понимании, однако абсолютно вписываются в рамки восприятия через призму бессознательного. «Многие люди сегодня уже более не сомневаются в существовании мирового кризиса. Этот факт свидетельствует о весьма заметных изменениях, произошедших в общественном сознании: под влиянием некоторых обстоятельств определенные иллюзии действительно начинают исчезать. Нас, со своей стороны, не может не радовать такое положение дел, так как само признание существования кризиса уже является весьма благоприятным признаком  и последним проблеском света в пучине современного хаоса – и свидетельствует о возможности восстановления нормальных пропорций в современном сознании. В связи с этим вера в бесконечный «прогресс», считавшаяся вплоть до последнего времени неприкосновенной и непререкаемой догмой, перестает быть абсолютной и всеобщей. Находится все больше людей, осознающих (хотя подчас и весьма туманно), что западная цивилизация не может бесконечно развиваться в одном и том же направлении, и что в какой-то момент она достигнет определенной точки, в которой развитие прекратится, а сама эта цивилизация возможно полностью исчезнет в результате страшного катаклизма» (7).

Метод Р. Генона не требует никаких доказательств, потому что его валидность основана на соответствии интеллектуального постижения реальности априорному инстинктивному чутью: «...мы придерживаемся более общей точки зрения, согласно которой вся современная эпоха в целом, весь современный мир как таковой, находятся в состоянии глубокого кризиса. ... Невозможно отрицать тот факт, что это предчувствие основывается на реальности, даже если оно чрезвычайно смутно и способствует ложным интерпретациям и деформациям воображения».

Именно благодаря этому априорному инстинктивному чутью Р. Генон постулирует «нормальный порядок вещей», знание о котором он черпает из бессознательной сферы. Благодаря несоответствию этого «знания» текущему положению вещей, он и свидетельствует о кризисе. «Знание» Р. Генона полностью метафизично, оно упирается в инстинктивно-архетипическую сферу, которая складывалась миллионы лет, будучи сформирована, испытана и проверена на огромном количестве «прецедентов» и «фактов», а посему ориентация на фактографию через такой фокус зрения действительно воспринимается как избыточное переживание подробностей.

Упомянутое инстинктивное чутье, возведенное на уровень интеллектуальности, имеет мало общего с эмоциями и чувственностью, которые являются поверхностными, субъективными и вариативными: «Когда в дело вмешиваются страсти, одни и те же вещи могут быть оценены весьма различным, а подчас даже прямо противоположным образом. Так, к примеру, когда западные народы противятся иностранному вторжению, это называется «патриотизмом» и всячески приветствуется. Но когда то же самое делают народы Востока, это становится «фанатизмом» или «ксенофобией» и вызывает к себе только ненависть и презрение» (8).

С точки зрения Р. Генона после эпохи средневековья «существуют лишь «профаническая философия» и «профаническая наука», основанные на полном отрицании подлинного интеллекта, на сведении знания к его самым низшим уровням – эмпирическому и аналитическому изучению фактов, не связанных с Принципом, на растворении в бесконечном количестве малозначительных деталей, на накоплении необоснованных гипотез, бесконечно разрушающих друг друга, и на фрагментарных точках зрения, не способных привести ни к чему иному, кроме как к узко практическому использованию. Именно в этой чисто практической сфере и следует искать единственное безусловное преимущество современной цивилизации – преимущество отнюдь не завидное, так как исключительная озабоченность именно этой практической стороной дел в ущерб всем другим придало этой цивилизации сугубо материальный характер, сделав ее воистину чудовищной» (9).

С позиции Р. Генона «в современном мире мы видим, с одной стороны, цивилизации, оставшиеся стоять на традиционных позициях – таковы цивилизации Востока, и с другой – откровенно антитрадиционную цивилизацию или цивилизацию современного Запада. ...Речь идет, скорее, о противоположности двух типов сознания, нежели двух более или менее определенных географических реальностей. ... Актуальное противоречие между Востоком и Западом основывается на том, что Восток утверждает безусловное превосходство умозрения над действием, а современный Запад, напротив, превосходство действия над умозрением» (10).

Используя свой метод, Р. Генон буквально обрушивается на западную цивилизацию, в которой оказывается все не так, нарушен «нормальный порядок вещей», умозрение поставлено ниже действия, знание расщеплено до дискурсивного, косвенного и несовершенного, анализ выше синтеза, современный мир одержим  потребностью в нескончаемой деятельности, которое есть количественное рассеяние во множественности и т.д.

Он выносит приговор: «Если бы все люди познали то, чем является современный мир в действительности, этот мир в то же мгновение прекратил бы свое существование, так как это существование, равно как и сам современный мир, суть явления негативные, основанные на чистом отрицании, как и вообще всякое невежество, незнание и чистая ограничительность. Современный мир есть не что иное, как отрицание традиционной и сверхчеловеческой истины. И в случае такого понимания сущности современного мира всем человечеством финальная трансформация произошла бы безо всякой катастрофы, которой иначе нельзя избежать ни при каких условиях» (11).

2. Некоторые ремарки об арабском сопротивлении влиянию Запада

Негативное отношение арабской цивилизации к западноевропейской обусловлено многими факторами различного уровня. И здесь дело не только в том, что Запад находится в состоянии распада – агрессивный код содержит сама исламская доктрина.

Понимание арабской цивилизации невозможно без ислама, который синтезировал и по-своему модифицировал ветхо- и новозаветные представления. Доктрина, которая представлена в Коране, сама по себе достаточно четко расставляет многие акценты.
 
Аллах мстителен, требует покорности и молитвы, пожертвований на религиозный путь и благодеяний (12). Исламская целостность обусловлена «упованием на бога», что характерно для верующих, а также верой в предопределенность срока жизни (13). Смерть в исламе снимается верой в то, что убитые на религиозном пути праведники не мертвы, а живы в боге, к которому «возвратятся все твари», тогда как умершие праведники попадают в рай – место, в котором нет страха и печали (14).

Все это сочетается с агрессивным отношением к миру, живущему по иным правилам. В частности, граница между «своим» и «чужим» в исламе очень четко выставляется: верующие и праведные люди избавлены от страха и идут «прямым путем», а люди неверные, лицемерные, своевольные, законопреступные не идут прямым путем и обязательно будут наказаны (15). Подобное разделение подкрепляется верой в воздаяние за грехи. В качестве наказаний могут выступать уничижение, бедность, вечная жизнь в огне, землетрясение, неурожай хлеба и скудость плодов наводнение, пролитие крови, буря и поражение молнией и пр. (16)

В исламе существуют представления о том, что бог не губит несправедливо добродетельных, а лишь тех злочестивых и развратных, кто достоин наказания (17). Наличие такой картины мира вполне достаточно для того, чтобы считать другие цивилизации экспансионистского и колониального типа «Большим Шайтаном».

Самое серьезное противоречие существования мусульман и западной цивилизации – это то, что для них одна легитимная правовая система (государственная) практически исключает другую, шариатскую.

«В действительности существует три мира: мир неверия (дар уль куфр), мир войны (дар уль харб) и мир ислама (дар уль ислам). Мир войны – это  зона, в которой происходит столкновение с куфром (неверием в существование и единство Аллаха). С точки зрения исламского права США, Франция или Англия являются в чистом виде миром куфра. В то же время, например, Иран – мир ислама. Многие же страны, традиционно считающиеся исламскими, на сегодняшний день представляют собой дар уль харб (мир войны). Правительства этих государств находятся в руках неверных. Классический случай такого рода – Алжир и Египет. Если прозападные, антиисламские светские элементы захватывают власть и начинают систематические преследования так называемых исламских радикалов – страна переходит из мира ислама в мир войны. ...С точки зрения классического исламского права компактно живущий мусульманский народ не может и не должен подчиняться неверию и руководителям неверия. И подпадание под власть немусульман является историческим наказанием за отклонение от прямого пути. Священный Коран так прямо и говорит об этом: «А если отклонитесь с прямого пути, то Я вручу власть над вами неверным»» (18).

Помимо ценностных ориентиров, существуют и более приземленные предпосылки ненависти к Западу, связанные с соперничеством цивилизаций. Во-первых, ислам пробил себе путь в мир как программа реформирования современной ему практики христианства с целью избавиться от злоупотреблений и нарушений, он претендует на то, чтобы быть последней исправленной и дополненной версией авраамизма.

«В VII веке христианской эры арабы-мусульмане освободили от греко-римского господства целый ряд восточных стран – от Сирии через всю северную Африку до Испании. ...Позже, между XI и XVI веками, мусульмане продолжили завоевания, захватив по частям почти всю Индию, а их религия распространилась мирным путем еще дальше – в Индонезию и Китай на востоке и в Тропическую Африку на юго-востоке. Русь в позднем средневековье также была захвачена татарами, исповедовавшими ислам, а все остальное пространство восточноправославного христианства – в Малой Азии и Юго-Восточной Европе – было в XIV-XV веках завоевано османскими турками, тоже мусульманами» (19).

Лишь после того, как начались военные поражения Османской империи, арабский Восток стал на пути военной модернизации по западному образцу. Он начал оснащаться западным оружием, а также изучать технологию и науку, лежащие в основе современного западного военного искусства. Фактически, вестернизация арабской цивилизации началась из-за передела сфер влияния, из-за войны и, вероятно, для войны.

«К примеру, секрет военного превосходства Запада над остальным миром начиная с XVII века заключается отнюдь не только в технологии, обеспечивающей развитие военной техники. Это превосходство нельзя объяснить, если не принять во внимание общий дух и мышление западного общества в целом; а истина в том, что западное военное искусство всегда было лишь одной из граней западного образа жизни. Отсюда любое общество, пытающееся научиться военному искусству другого общества, не приняв чуждого образа жизни в целом, обречено на неудачу» (20).

Чтобы добиться военного успеха, арабская цивилизация была вынуждена пытаться принимать западную цивилизацию, что послужило причиной напряжения.

«В 1785 году в Стамбуле было совершено покушение на премьер-министра реформатора Халиля Хамида, а также на других «друзей Запада»; Хамида бросили в Босфор, повесив на шею табличку с надписью, из которой следовало, что он ненавистник шариата и Османской империи. Тем не менее, султан Селим III, занявший престол в судьбоносном 1789 году, продолжал посылать молодежь из аристократических семейств на обучение в Европу. Он открыл посольства во многих европейских странах и начал проводить осторожные реформы, стремясь заложить фундамент нового, современного государства – современного в западном смысле слова: дисциплинированная армия, неподкупные и работоспособные чиновники, упорядоченная финансовая система и экономика, управляемая на основе четких принципов. Эти реформы были необходимы для выживания Османской империи, – иначе Запад легко расправился бы с ней» (21).

Турки встали на путь полной и безоговорочной вестернизации под руководством Мустафы Кемаля Ататюрка. «Представьте, если бы в Западном мире и Возрождение, и Реформация, и секуляристский умственный переворот, вызванный научной революцией XVII века, и Французская революция, и промышленная революция – все это пришлось бы на жизнь одного поколения, и притом внедрялось бы в жизнь принудительно, декретным путем. В Турции же между 1922 и 1928 годами в законодательном порядке были декретированы эмансипация женщин, отделение исламской религии от государства, замена арабского алфавита латинским» (22).

Вместе с тем, западная цивилизация «заразила» арабский мир национализмом, что оказалось крайне деструктивно для самой идеи ислама. Становление ислама началось с провозглашения единства множества разрозненных и враждующих племен под эгидой Аллаха. Ислам санкционирует религиозное братство, тогда как увлечение другими идентичностями способно разрушить то основание, на котором эта религия исторически складывалась.

А. Тойнби закономерно ставит вопрос: «Так целесообразно ли допускать, чтобы арабоговорящий мир раскололся (...) на множество независимых друг от друга национальных государств, живущих в своих водонепроницаемых отсеках на западный манер? Помимо того, на всех окраинах Исламского мира – в Центральной Африке, Индии, Китае, Советском Союзе – существуют мусульманские меньшинства, разбросанные по разным странам среди немусульманского большинства. И они никогда не смогут собрать свои сообщества в некие географически компактные блоки, чтобы сформулировать собственные независимые государства. Эти разбросанные мусульманские сообщества, насчитывающие в целом многие миллионы людей, не единственные сообщества такого рода в мире; и для всех этих групп западный национализм, как мы увидим, обещает не светлый путь к новой жизни, но смертный приговор. (...) В 1947 году, когда Великобритания оставила Индию, западный дух национализма ... задержался в Индии, чтобы расколоть прежде объединенный субконтинент на два враждующих государства – индуистскую Индию и мусульманский Пакистан, и для обоих этот раскол был, без сомнения, несчастьем» (23).

Очень проблемным в отношениях Запада и ислама стал арабо-израильский конфликт 1967 г., когда весь Иерусалим, включая святые места и весь исторический центр города с его памятниками, оказался под контролем государства Израиль. Поражение арабских стран в арабо-израильской войне 1967 г. сильно пошатнуло доверие мусульман к Западу, и таким образом отрицательно повлияло на западноевропейские перспективы ислама.

Традиционалистские и радикальные настроения впервые проявились в 1920-х годах в Египте и северо-западной Индии. Они подвергались преследованиям со стороны модернизаторских, вестернизаторских режимов, которые правили в значительной части мира ислама. В 1979 г. настал переломный момент: произошла «исламская революция» в Иране.

Кроме того, нельзя не упомянуть курдскую проблему. Победители в Первой мировой войне начертили границы новых государств на Ближнем Востоке, но совершенно не учли существования Курдистана. Область эта была поделена между Турцией, Ираном, Сирией и Ираком, что вызвало террористическое сопротивление.

Запад внес смуту и в сам ислам, разделив его на принимающий западные ценности «либеральный ислам», такой как в Турции и в Египте, и консервативный ислам, такой как в Иране. Эта ситуация породила огромные проблемы для всего современного мира, что связано с появлением радикального ислама и его оперативного воплощения – джихада. Террористические акты, произошедшие в XXI в. в западноевропейской цивилизации, четко демонстрируют способность арабской цивилизации сопротивляться.

Западный мир продолжает экспортировать в исламскую цивилизацию свои ценности, что нарушает ее религиозную самооценку. Вот как это выглядит с «той» стороны: «Совpеменная господствующая культуpа выpажает пpетензии на то, что основой ее является гуманистический унивеpсализм. Но евpоцентpизм несет в самом себе pазpушение наpодов и цивилизаций, сопpотивляющихся экспансии западной модели. В этом смысле нацизм, будучи далеко не частной абеppацией, всегда пpисутствует в латентной фоpме. Ибо он – лишь кpайнее выpажение евpоцентpистских тезисов. Если и существует тупик, то это тот, в котоpый загоняет совpеменное человечество евpоцентpизм» (24).

Выводы

На основании изложенного возможно говорить о существовании различных фокусов зрения, позволяющих рассматривать цивилизацию Запада в качестве мира вырождения, упадка и распада не только на Востоке, но и на Западе.

Причины упадка Запада с точки зрения западных интеллектуальных дискурсов обусловлены современной стадией реализации, которую проходит европейская культура. Эта стадия идентифицируется как «старость» и «умирание». Спецификой этой стадии является техническое превосходство, которому сопуствует деградация с традиционной точки зрения ценностно-ориентированного начала. Эта деградация привела к не имеющим аналогов в других цивилизациях явлениям, спектр которых простирается от изменения положения человека в универсуме и вытеснения роли бессознательного в коллективной жизни до парадигмальных сдвигов, трансформировавших западноевропейский образ жизни коренным образом, а также все, что с ним связано – будь то философия, наука, искусство и культура в целом.

Поскольку основания современной цивилизации Запада чужды традиционному обществу, нет ничего удивительного в том, что она воспринимается негативно. Эту ситуацию усугубляет тот факт, что для цивилизации Запада характерно соперничество, которое неизбежно влечет за собой реализацию колониальных и экспансионистких проектов относительно других цивилизаций. Результатом этого является усугубление негативного образа Запада в глазах Востока.

В эпоху средневековья исламский проект прекрасно себя чувствовал благодаря как военным успехам арабов, так и мирному распространению претендующей на универсальность религии. Эта ситуация изменилась благодаря техническому превосходству Запада, который постепенно стал вносить беспокойство в арабскую цивилизацию, нарушая тем самым её ощущение равновесия. Результатом этого для Востока явилось восприятие Запада как угрозы, сопровождающееся ощущением неполноценности. Это ощущение возникло от военного превосходства соперника, свидетельством чего стало стремление турок перенять западноевропейские военные технологии.

В глубине арабской души это особенно травматично, поскольку признание превосходства чужой цивилизации с другим богом сильнейшим образом подрывает религиозные основы традиционного общества. Западная цивилизация, научившаяся абстрагироваться от религии, вместе с тем нарушила по факту своего существования идиллию ислама.

Техническое превосходство Запада косвенно подорвало миф о всевышнем и едином Аллахе, который стал неспособен вести к военным успехам, миф о Коране как «последней редакции» священного писания и т.д.

Естественно, это породило агрессию. С одной стороны мифы ослабели и часть арабской цивилизации де-факто признала свои «недостатки», перенимая «более успешные» западноевропейские ценности. С другой стороны произошло вытеснение недостатков, что породило современный исламский консерватизм и фанатизм.  Консерватизм и фанатизм из-за такой агрессии органично пришли к усилению роли религиозного благочестия и традиционных ценностей. Безусловно, все это складывалось на фоне противопоставления в меньшей степени «либеральному исламу», а в большей – западной цивилизации.

Такая двойственная ситуация ведет как к расколу внутри ислама, так и к желанию реванша. Этот реванш уже происходит на разных уровнях – «либеральный ислам» проводит свою экспансию на Запад через миграцию и образование, консвервативный ислам препятствует проникновению Запада в арабские страны, а радикальный ислам мстит за разрушение мифов террактами. Постепенно вектор меняется в сторону распада цивилизации Запада под влиянием арабского мира.

Такова природа цивилизационного диалога. Вместе с тем, в этой игре у Запада сохраняется одно фундаментальное преимущество – оно заключается в том, что распад – это естественное состояние фаустовской души...

Примечания:

1. Делюмо, Ж. Ужасы на Западе / Ж. Делюмо. – М. : Голос, 1994. – С. 47-48.
2. Ле Гофф, Ж. Цивилизация средневекового Запада / Ж. Ле Гофф. – М. : Прогресс, Прогресс-Академия, 1992. – С. 163-165.
3. Элиаде, М. Мефистофель и Андрогин / М. Элиаде. – СПб. : Алетейя, 1998. – 374 с. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.jungland.ru/Library/ElAndrogin.htm.
4. Шпенглер, О. Закат Европы : в 2 т. / О. Шпенглер. – Новосибирск : Наука, 1993. – Т. 1. – С. 68-69.
5. Там же. С. 78.
6. Шпенглер, О. Закат Европы : в 2 т. / О. Шпенглер. – М. : Мысль, 1998. – Т. 2. – С. 334.
7. Генон, Р. Кризис современного мира / Р. Генон. - М. : Эксмо, 2008. - С. 7-8.
8. Там же. С. 122.
9. Там же. С. 23.
10. Там же. С. 44.
11. Там же. С. 126.
12. Коран. 2:104, 2:277, 2:191, 2:263, 2:275, 7:33.
13. Там же. 2:26, 6:2.
14. Там же. 2:149-151, 2:206, 7:47.
15. Там же. 2:5, 2:56, 4:166.
16. Там же. 2:58, 2:75, 7:89, 7:127, 7:130, 29:39.
17. Там же. 11:118-119, 28:59, 29:33.
18. Джемаль, Г. Освобождение ислама / Г. Джемаль. — М. : УММА, 2004. — С. 93.
19. Тойнби, А.Дж. Цивилизация перед судом истории / А.Дж. Тойнби. - М. : Айрис-Пресс, 2003. – С. 444.
20. Там же. С. 447-448.
21. Кардини, Ф. Европа и ислам: история непонимания / Ф. Кардини. - СПб. : Александрия, 2007. – С. 268-269.
22. Тойнби, А.Дж. Цивилизация перед судом истории / А.Дж. Тойнби. - М. : Айрис-Пресс, 2003. – С. 448.
23. Там же. С. 450-451.
24. Булекбаев, С.Б. Мифы о европоцентризме // С.Б. Булекбаев. – [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://dp-adilet.kz/ru/178.html.

Литература:

1. Делюмо, Ж. Ужасы на Западе / Ж. Делюмо. – М. : Голос, 1994. – 416 с.
2. Ле Гофф, Ж. Цивилизация средневекового Запада / Ж. Ле Гофф. – М. : Прогресс, Прогресс-Академия, 1992. – 376 с.
3. Элиаде, М. Мефистофель и Андрогин / М. Элиаде. – СПб. : Алетейя, 1998. – 374 с.
4. Шпенглер, О. Закат Европы : в 2 т. / О. Шпенглер. – Новосибирск : Наука, 1993. – Т. 1. – 592 с.
5. Шпенглер, О. Закат Европы : в 2 т. / О. Шпенглер. – М. : Мысль, 1998. – Т. 2. – 606 с.
6. Генон, Р. Кризис современного мира / Р. Генон. - М. : Эксмо, 2008. - 784 с.
7. Коран: в 2 т. / Пер. Г.С. Саблукова. – СПб. : Ингрия, 1990. – Т. 1. – 572 с.
8. Коран: в 2 т. / Пер. Г.С. Саблукова. – СПб. : Ингрия, 1990. – Т. 2. – 573 с.
9. Джемаль, Г. Освобождение ислама / Г. Джемаль. – М. : УММА, 2004. – 411 с.
10. Тойнби, А.Дж. Цивилизация перед судом истории / А.Дж. Тойнби. – М. : Айрис-Пресс, 2003. – 592 с.
11. Кардини, Ф. Европа и ислам: история непонимания / Ф. Кардини. - СПб. : Александрия, 2007. – 332 с.
12. Булекбаев, С.Б. Мифы о европоцентризме // С.Б. Булекбаев. – [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://dp-adilet.kz/ru/178.html.

© 2014


Додати коментар

Увійти через профіль для можливості залишати авторизовані коментарі.